Фрактальный принц

Миели! Что-то не так!.. кричит корабль.

Проклиная вора, Миели отдаёт мысленный приказ, возобновляющий ограничения.

Жан, о чём это ты толкуешь?

Бабочка в моём шлеме возбуждённо бьет крыльями.

У меня немеют конечности. Миели воспользовалась удалённым контролем над принадлежащим Соборности телом. Но законами Ньютона она управлять не в состоянии – я продолжаю двигаться к Вратам.

Вот они передо мной, чёрные, как грозовая туча. Сверкает вспышка. А потом я оказываюсь одновременно живым и мёртвым.

– «Перхонен»? – шепчет Миели.

Бабочки-аватары «Перхонен» взлетают со своих мест и взвиваются вихрем, составляя аттрактор Лоренца. Затем мелькающая белая масса уплотняется и образует лицо.

– «Перхонен» здесь больше нет, – шелестят крылья.

8 Таваддуд и Сумангуру [18]

База Соборности настолько велика, что в ней сохраняется собственный климат. Мелкий дождь внутри башни не столько падает, сколько висит в воздухе. Капли непрестанно двигаются, образуя странные фигуры, и Таваддуд всё время кажется, что на границе поля зрения кто-то прячется.

Она поднимает голову и тотчас жалеет об этом. Вглядываться сквозь дождевую завесу всё равно что смотреть вниз с вершины Осколка Гомелеца. Её взгляд скользит по вертикальным линиям вплоть до слабо светящегося янтарём гигантского купола на высоте не менее километра. Купол выполнен из прозрачных волнистых панелей, поддерживаемых изогнутыми рёбрами несущего каркаса и сходящихся в центре наподобие циркового шатра. Под самым сводом парят какие-то предметы, напоминающие воздушные шары. Поначалу их очертания кажутся Таваддуд беспорядочными, но затем то тут, то там проступают линии щеки, подбородка, бровей. Это лица, сотканные из воздуха и света, и они смотрят на неё пустыми глазницами…

Что я здесь делаю?

Джинны тоскуют по телам, это ей понятно. Но База является телом Соборности, разумной материей, плотью истинно бессмертных. Здесь повсюду гоголы – большие и маленькие, даже в дожде, в мельчайших пылинках, вокруг которых формируются капли.

Таваддуд вдыхает их, липких и маслянистых, с лёгким сладковатым запахом ладана. Капли оседают на её одежде и коже, оставляют пятна на шёлке. Влажная ткань сминается на талии. Крошечные божества портят тщательно уложенную причёску и стекают по шее.

Таваддуд – дипломат. Что я скажу спустившемуся с небес богу, когда он появится? В голове мелькают второпях полученные сведения о Соборности и её посланнике. «Простите, но ваши братья пролились на меня дождём».

Я считала себя такой умной. Может, Дуни права. Может, я гожусь только на то, чтобы ублажать джиннов?

Сестра вырвала её из тяжёлого, тягучего сна, влетев в спальню в четыре часа утра. Дуньязада даже не взглянула на Таваддуд, а просто прошла к окну в форме замочной скважины, выходящему на крыши с отцовскими садами, распахнула портьеры и впустила утренний свет. Её плечи едва заметно вздрагивали, но голос оставался бесстрастным.

– Вставай. Отец желает, чтобы ты сопровождала посланника Соборности, который будет расследовать смерть Алайль. Нам надо ввести тебя в курс дела и подготовить.

Таваддуд потёрла глаза. Абу вызвал ковёр, чтобы доставить её домой, – как выяснилось, у него действительно имелись джинны-телохранители, – и она сразу же рухнула в постель. От неё пахло по́том и Бану Сасан, а кожа ещё хранила отголоски тёплых прикосновений Абу, поэтому Таваддуд улыбнулась даже Дуни.

– И тебе доброе утро, сестрица.

Дуни не обернулась. Она продолжала стоять, прижав к бокам сжатые кулаки.

– Таваддуд, – медленно произнесла она. – Это не игра. Это совсем не то что улизнуть от Херимона, чтобы заигрывать с мальчишками-кабельщиками. И не то что ублажать похотливых джиннов, которые не могут смириться с утратой человеческой плоти. Дело очень важное. Оно касается судьбы Сирра. Ты себе представить не можешь, к чему тебе предстоит прикоснуться и что предстоит сделать. О чём бы ты ни договорилась с господином Нувасом, я умоляю тебя на время забыть о нём. Если не желаешь выходить за него замуж, пусть будет так. Мы найдём кого-нибудь другого. Если хочешь заняться политикой, мы что-нибудь придумаем. Но лучше не делай этого. Заклинаю тебя именем нашей матери.

Таваддуд поднялась и завернулась в простыню.

– Ты не думаешь, что мама именно этого и хотела бы? – негромко спросила она.

Дуньязада повернула голову и посмотрела на сестру, словно пронзая её острыми льдинками, но не произнесла ни слова. В утреннем свете она была очень похожа на мать.

– Ты не допускаешь мысли, что я справлюсь, Дуни? «Скучнейшее занятие» – ты ведь так отозвалась об этой работе? Меня учили всему, чему учили тебя, и ещё многому другому. Но откуда тебе знать? Ты приходила ко мне, только если тебе было что-то нужно. – Таваддуд позволила себе слегка улыбнуться. – Кроме того, похоже, отец принял решение.