Происходит информационный выброс. Даже сквозь щиток шлема узел кажется ослепительным, раскалённым солнцем. Гоголы-процессоры скафандра, специально настроенные разумы, буквально вопят. Внезапный жар обрушивается на мои руки, лицо и грудь.
Толчок выбрасывает меня из эпицентра информационной бури, и окружающий мир погружается в благословенную темноту: скафандр возвращается в рабочий режим. Я снова запускаю двигатели, но они глохнут, оставляя меня вращаться вокруг своей оси.
Бабочка-аватар отчаянно бьёт крылышками в моём шлеме, выражая тревогу корабля.
– Я бы двигался ещё
Я вытягиваю вперёд руки, стараясь замедлить вращение, и молюсь, чтобы не столкнуться с узлом обработки. Стоит только усилить возмущения внутри маршрутизатора, и он вызовет сисадминов зоку. Хотя, если я не открою Ларец в течение нескольких часов, плевать я хотел на разозлённых компьютерщиков зоку.
Моё тело вновь начинает процесс исцеления. Это выражается в лёгком головокружении и покалывании, словно по мне шныряют муравьи с ногами-иголками. Я и так ещё не до конца восстановился: рука отросла не полностью, а после жёсткого облучения синтбиотические клетки тела поражены мутациями и аналогом ракового заболевания. Хорошо хоть Миели предоставляет мне достаточный контроль, чтобы полностью подавлять боль. Единственной проблемой остаётся некоторое оцепенение, а в такой работе, как эта, оно недопустимо.
Защитный костюм с шипением избавляется от излишнего тепла. Жалобы гоголов в моей голове затихают до невнятного ропота, и системы скафандра сигнализируют о полной исправности. Я слизываю пот с верхней губы и втягиваю воздух, крепко стискивая в руке Ларец. Для того чтобы открыть такую маленькую вещицу, должен быть более лёгкий способ.
– Кстати, я в полном порядке. Спасибо, что поинтересовалась, – бормочу я.
Я не могу винить «Перхонен» за недовольство. Её гордость и отраду, крылья, напоминающие северное сияние, мы превратили в жёсткую решётку квантовой логики, создав некое подобие процессора. А это означает, что при серьёзных затруднениях бегство окажется крайне проблематичным.
И ещё Миели.
– Хотелось бы обратить твоё внимание на то, что здесь нахожусь один я, – раздражённым тоном говорю я.
– Не беспокойся, я имел с ним дело в прошлом. И я знаю, каково это – торчать в замкнутом пространстве. Чтобы выбраться оттуда, согласишься на что угодно. Даже заключишь сделку с хитроумными кораблями и оортианскими воинами.
– Сколько ещё ждать?
Спаймскейп скафандра наконец-то снова работает и демонстрирует мне воссозданную картину внутренностей маршрутизатора. За способность оставаться невидимкой приходится платить слепотой, а это сильно мешает, если требуется проникнуть в огромную машину, которая постоянно создаёт или уничтожает какие-то компоненты. К счастью, сейчас я нахожусь в относительно стабильном наружном слое, в стороне от тяжёлых функциональных центров.
– Превосходно.
Я ёрзаю в своём скафандре. Мой импровизированный костюм не совсем удобен: это всего лишь кусок интеллектуальной материи, загруженный специальными гоголами и дополненный кое-каким оборудованием вроде двигателей. По ощущениям работать в нём – всё равно что в одежде из мокрой глины, а я не снимаю его уже два дня. Нейронный интерфейс довольно примитивен, и в моей голове ни на миг не утихает бормотание гоголов. Перспектива провести в этом скафандре ещё час, плавая в наружных слоях маршрутизатора и подвергаясь ежесекундной угрозе очередного информационного выброса, меня ничуть не радует. Тем более что братья-близнецы микроскопического копа могут в любой момент оказаться поблизости.