Фосс

И это еще не все мои признания! Я думала о тебе и думала, пока недавно, к своему искреннему недовольству, не обнаружила, что ты больше не занимаешь мои мысли без остатка. Впрочем, сие тревожное открытие обратилось во благо, ведь я поняла: ты стал неотъемлемой частью меня. Я и правда верю, что ты всегда бродишь по краю моих снов, хотя лицо твое вижу редко и очертаний различить не могу. Я просто знаю, что это ты, как и то, что сидела подле тебя под разными деревьями, пусть и не в состоянии ни описать их форму, ни повторить их латинские названия. Зато я трогала их кору!

Боже мой, если бы я только могла описать простыми словами колоссальность простого знания!..

Мы так с тобой близки, мой дорогой, и потому должны поддерживать друг друга. Ничего лучше этого я придумать не могу.

Я должна рассказать тебе об одном трагическом событии, которое случилось недавно и затронуло всех нас. Возможно, ты помнишь женщину по имени Роуз Поршен, бывшую каторжанку, что служила горничной в доме моего дядюшки. У Роуз родился ребенок, прелестная крошка по имени Мерси. Увы, Роуз так и не оправилась и через несколько недель умерла, как мы теперь понимаем, в результате действий невежественной и алчной акушерки, и я взяла ее дитя себе и забочусь о нем, как о своем собственном. Помимо тебя, она — моя самая большая радость! Понимаешь ли ты меня, дорогой Ульрих? Она — мое утешение, символ нашей любви.

Я описываю смерть Роуз во всех подробностях потому, что она произвела на меня огромное впечатление — и тем утром, когда я обнаружила ее в кровати мертвой, и на похоронах. Мы предали ее земле на кладбище Сэнд-Хиллз в совершенно неописуемый день — жаркий, облачный и ветреный. Когда я стояла там (писать об этом трудно, но все это правда)… Когда я стояла там, материальная часть моего существа сделалась вдруг лишней, в то время как разум словно соединился с ветром, землей, океаном вдали и с душой нашей бедной мертвой горничной. Я была нигде и везде одновременно. Меня не стало, и вместе с тем я жила более ярко, чем солнечный свет; я больше не боялась лика смерти, обнаруженного мной на подушке. Если я и страдала, то лишь для того, чтобы прозреть преданность и страдания Роуз, любить которую мне всегда было так трудно!

В довершение ко всему, я начала понимать эту великую страну, которую мы столь самонадеянно называли нашей и вместе с которой мне столь приятно расти с того дня, как мы похоронили Роуз. Ведь отныне в ней покоится и часть меня. Ты знаешь, что страна развивается вовсе не за счет роста благосостояния горстки помещиков и коммерсантов, а благодаря страданиям смиренных духом? Теперь я могу склонить здесь голову даже на самый неприглядный камень и обрести покой.

Дорогой мой Ульрих, я вовсе не настолько высокомерна, чтобы претендовать на смирение, хотя и постоянно стараюсь себя смирить. Надеюсь, ты тоже стараешься. Понимаю, мужчина вправе обладать куда большей гордыней, и все же мне хотелось бы увидеть твое смирение. Иначе мне за тебя страшно! Двоим на троне не усидеть… Как бы ни была велика моя потребность в тебе, я не стала бы омывать твои ноги, в отличие от Его ног! Давай же примем это как должное и станем служить Господу вместе.

Я задаюсь вопросом, сколь многие пропускают это слово мимо ушей и принимают как нечто само собой разумеющееся. Вот что я тебе скажу: по глупости мне захотелось вышить его шерстяными нитками — не знаю зачем, просто для удовольствия. Я сделала набросок на бумаге, подобрала цвета и приступила к рукоделию. Синие нитки взяла для дали, коричневые — для земли, малиновые — не знаю для чего, почему-то мне ужасно нравится этот цвет. Так вот, вскоре буквы запылали столь ослепительно, что обо всем догадался бы даже самый глупый человек из всех живущих на свете! Поэтому я отложила незаконченную вышивку, и теперь она мерцает в темных глубинах комода.

Дорогой мой, будучи так далеко, чем могу я смягчить твои чувства, кроме как любить тебя всем сердцем! Теперь, когда изобильные и гостеприимные земли, кои ты описываешь, остались позади, и ты, вероятно, находишься в какой-нибудь бесплодной пустыне, я молюсь, чтобы тебя не одолели сомнения. Самые тяжкие испытания наверняка являются частью замысла, который откроется нам в конце — если только мы продержимся до тех пор, ведь именно для этого мы и даны друг другу!

Хотя я и не вполне счастлива, мы здесь продолжаем предаваться маленьким спокойным радостям: пикники, утренние визиты (каковые ты презираешь, насколько я помню), лекция некоего мистера Маквертера о чудесах Индии в Школе искусств, где тетушка Э. задремала и свалилась со стула. Моя кузина Белла Боннер будет танцевать до упаду перед тем, как выйти замуж за лейтенанта Рэдклифа. Бал, подготовка к которому идет полным ходом, состоится в начале весны. Судя по всему, Белла затмит всех и вся своим очарованием и красотой. Очень на это надеюсь, ведь я так ее люблю! Мистер Рэдклиф уходит в отставку, и они планируют поселиться на купленной им земле в Хантер-Вэлли — сравнительно недалеко, насколько я понимаю, от твоих друзей Сандерсонов.