Фосс

В свободной комнате мягкий свет ламп сделался непомерно ярок. От него было не скрыться, и пушистый ковер больше не приглушал звуков. Акушерка усадила роженицу на кресло с прямой спинкой, с которого ее плотная рубашка свисала длинными, застывшими складками. Видя, как Роуз корчится в муках, столь жаждавшая их для себя девушка и сама обратилась в камень. Сложенные в замок руки покоились у живота, пока она стояла в углу недвижным изваянием и слушала, как судьба выносит приговор.

Одна лишь акушерка сновала туда-сюда, двигаясь с упругостью резинового мячика.

— Руки на подлокотники, милая, — советовала она. — Потом еще спасибо скажете!

Роженица завизжала.

Комнату наполнял поток бесконечного времени. Лора Тревельян готова была помолиться, однако обнаружила, что разум ее намертво прилип к небу.

В конце концов даже воющий зверь утих.

— Головка никак не проходит, — заметила окруженная облаком темных кудряшек миссис Чайлд, копошась и путаясь в складках рубашки Роуз Поршен. — Вот ведь строптивая негодница!

Будущей матери было все равно — она тонула в волнах боли.

Несмотря на окаменевшие руки и ноги, Лора Тревельян едва не кричала от муки. Из горла рвался стон. Их всех задушит тьма, подумала она, и тут лица женщин наконец начали претерпевать причудливые превращения. Благодаря божественному милосердию мертвенно-бледный камень обращался в плоть. Из-за ставен пробился серый свет, тонкие полоски легли на газеты, устилавшие ковер.

«Оно движется, мы движемся, мы спасены!» — едва не вскричала Лора Тревельян, но звуки по-прежнему застывали у нее в горле. Предельная мучительность радости выкручивалась, изгибалась, корчилась.

Потом ликующе возопил рассвет. Ведь дитя начало жить! Пронзительно закричали петухи. Примирительно заворковали голуби. Спящие поплотнее завернулись в свои сны и приняли участие в великих деяниях. По жилам утра заструился красный свет.

Лора Тревельян прикусила щеку, и из ее тела вышел ребенок.

— Ну вот, — сказала акушерка. — Живой и здоровый!

Зевнув, она добавила:

— Девочка, — словно пол ребенка не имел значения.

Настоящая мать откинулась назад, тихо всхлипывая от жалости к своей бедной плоти. Она хлебнула боли, и рот ее был слишком полон, чтобы отвечать на крики новорожденного.

Лора Тревельян выступила вперед, взяла на руки красного ребенка, окружила его своей любовью, помыла и запеленала в свежие пеленки, на что акушерка рассмеялась и заметила:

— Ну, милочка, у вас такое лицо, будто вы сами только что родили эту крошку!

Лора ее не услышала. Все внешние звуки потонули в ее собственных песнях.

Позже она пронесла ребенка сквозь сонное утро в дальнюю комнату, которую тетушка избрала для епитимьи. Чепец миссис Боннер сполз набок. День она встретила, дремля в кресле. Она проснулась и сказала:

— Я знала, что из-за этого ужасного шума не смогу заснуть. Поэтому сидела в кресле и ждала.

— А вот и ребенок! — склонилась к ней Лора.

— О боже! — вздохнула тетушка Эмми. — Мальчик или девочка?

— Девочка.

— Опять девочка!

Миссис Боннер жалела, что у нее нет сыновей — ей нравилось думать, что с мальчиками она справлялась бы куда лучше.

— Значит, мы должны сделать для нее все, что в наших силах, — проговорила она. — Пока будущее ее не устроится.

Что касается девочки, она всего лишь сменила одно обиталище на другое. Дитя по-прежнему покоилось в прозрачном розовом коконе оберегающей любви, над которым туманное будущее было совершенно не властно.

Миссис Боннер жадно осмотрела спящего ребенка на предмет изъянов или болезней, угрожающих здоровью и жизни, и не обнаружила ничего, кроме пары царапин. Природа благоволила младенцу, покоившемуся на руках Лоры. Миссис Боннер вгляделась в лицо племянницы и немного испугалась, словно стала свидетелем чуда. Она не знала, что и думать.

Лора тоже не искала объяснений своему состоянию. В последующие дни она уставала до изнеможения, но была довольна. Эти дни принадлежали младенцу. Утро заливало сад золотистым светом. Лора не могла заставить себя попрать нежную плоть розовых лепестков, дождем сыпавшихся под ноги. Она искала обходную тропинку, хотя для этого приходилось покидать спасительную тень. И тогда она с удовольствием становилась живым щитом, принимавшим самые сильные удары. Пока она несла свое дитя сквозь тоннели света, другие невзгоды вроде солнца пустынь, ненаписанных писем, прикосновений к нему чужих рук с узловатыми пальцами отступали на задний план.