Фосс

— Это — мой особняк, — указал хозяин, взмахнув фонарем так, что комната покачнулась, и на щеках у него вспыхнули ямочки. — Предлагаю вам, мистер Фосс, и одному-двум вашим людям застолбить себе места прямо на полу и порадовать меня беседой. Остальные пусть наслаждаются роскошью своих палаток. Тут полно аборигенов, лопающих от пуза мое мясо и хлеб, они-то им и подсобят. Эй, Джем, где ты, черт побери? — проворчал он, потом крикнул и вышел за порог, заставив траву и деревья бешено крутиться в тревожном свете качающегося фонаря.

Фосс и Пэлфримен, оставшись в похожей на скелет лачуге, среди запахов черствого хлеба и утренней золы, ничуть не жалели о том, что это последний приют цивилизации.

Позже, разделив с гостями кусок солонины и немного холодного картофеля, который швырнули на край стола две визгливые и нагие, как ночь, аборигенки, хозяин завел долгожданный разговор, точнее, принялся исторгать из своего все еще красивого горла глыбы слов и взглядов, которыми отвык делиться с людьми с тех пор, как поселился среди этих необъятных просторов.

— Уж десять лет как я приехал в эту, так сказать, страну, — начал Брендан Бойл, жадно лакая ром, к которому имел явное пристрастие, из уродливой жестяной кружки. — Справляюсь я неплохо, — заявил он, восторженно наблюдая, как болтается в кружке напиток, — не хуже прочих, и дальше станет еще лучше. В конце концов выяснилось, что меня привлекает лишь явное убожество моей обстановки. Многие отказываются понимать. Им невдомек, что желание познать глубины своей мятежной натуры не просто непреодолимо — оно еще и жизненно необходимо.

Бойл расстегнул рубаху, обнажив волосатую грудь, склонился вперед, обхватил голову обеими руками и кривил губы, выпуская наружу слова или же своих демонов.

— Очистить как луковку до последнего листа, — зевнул он. — И все равно за ним скрывается еще один слой, потом еще, совсем уже тонкий. Конечно, у каждого своя навязчивая идея. Вас, как погляжу, неудержимо тянет преодолевать большие расстояния. По сути, та же самая тяга к страданию, только на более глубинном уровне. Уверяю вас, — проговорил он, упруго ударив по столу двумя пальцами, — к западу отсюда вам будет где развернуться! Вволю натешитесь среди камней и терний. Где-где, а в Центральной Австралии любой желающий сможет отслужить старую добрую мессу с черепом аборигена и собственной кровью! Будь я проклят! — рассмеялся Бойл и со вздохом добавил: — О господи!

Пэлфримен нетерпеливо поерзал и заявил, что будет ложиться, и Фосс, мрачневший на глазах, согласился, что идея хороша.

— Валяйте, если это все, на что вы способны… — буркнул Брендан Бойл и сплюнул на пол.

Оба гостя расстелили одеяла, где сидели, хозяин же вышел отдать последние распоряжения. Строение дома было таково, что ночью он напоминал перекошенный скелет, и Фосс долго лежал, глядя на звезды по другую сторону этой костяной клетки.

Тем временем Бойл вернулся и прошел в соседнюю комнату — закуток за камином, который имел честь называть опочивальней. Он долго возился, издавал звериные звуки и исследовал темноту на предмет ее типичных черт. Казалось, его постель была полна хихиканьем.

Пэлфримен уже спал, Фосс продолжал смотреть на беспокойные звезды до тех пор, пока окончательно не утратил связь с реальностью.

На следующее утро, когда хозяин и почетные гости стояли рядом на веранде, стало возможно сравнить обоих мужчин — по крайней мере, их внешний облик, поскольку души теперь были надежно закрыты. Брендан Бойл напоминал большую, шершавую красную картофелину — правильной формы, твердую, покрытую густой красной же пылью, подобной патине, под которой он с удовольствием скрывал остатки аристократизма. Они еще читались в чертах лица и наклоне головы, ведь избавиться от них совсем вряд ли представлялось возможным, к его большой досаде и печали. Зато руки во время беседы или в иные моменты постоянно оглаживали друг друга, втирая красную пыль в кожу предплечий. Вероятно, он делал это не без удовольствия, однако при дневном свете холодные зеленые глаза ничем не выдавали его чувств.

Рядом с хозяином, на кое-как сколоченной и неструганной веранде, стоял немец, также надевший непроницаемую маску. Солнце и ветра заставили его почернеть, пожелтеть и иссохнуть, и теперь он напоминал некий корнеплод, заготовленный для таинственных и мистических целей. В то время как один мужчина состоял из чувственных форм, предназначенных для прикосновений, трения плоти о плоть, второй вряд ли на это годился, разве только в случае чрезвычайной необходимости и с крайней осторожностью. Фосс стоял, облизывая губы, и одним только видом начисто отвергал родство со всеми иными представителями рода человеческого. В присутствии почти любого из своих компаньонов, особенно же в компании Брендана Бойла, его больше манил окружающий пейзаж — волнующееся море трав, серо-черные искореженные деревья, необъятное ярко-синее небо, и в окружении всего этого Фосс непременно становился его центром.