Формула Z

А почему, кстати, меня нет? Меня же никто не убивал, не резал, в инвертор не загонял. Меня просто оставили здесь, и всё. И я перестала быть. Почему?.. Это такое место, где перестаешь быть? Наверно, это и есть настоящий Тихий дом, понимала Саня и ничего не чувствовала, кроме того, что понимает это. (Конечно, что она могла чувствовать-то, если ее не было?) Тихий дом, астрал и нирвана, омега всех устремлений, как было сказано… где? В какой-то сетевой легенде. Саня думала, что это всё туфта, эти легенды, – и они таки туфта, но в каждой легенде, получается, есть кусочек правды, окруженный со всех сторон туфтой, как орех в «Рафаэлло», облепленный этой приторной кашей, которую Саня соскребала в детстве и оставляла на тарелке – пусть папа подъест, он за ней всегда всё подъедает… а орех – это святое. Как там в «Ледниковом периоде»?.. Любимый Санин мультик был, она не смотрела его уже лет сто, наверно, а сейчас пересмотрела бы, повспоминала, как оно всё…

«Стоп. Если я… – изо всех сил думала Саня, – если меня сейчас нет, то чьи тогда это воспоминания? Кто тогда всё это помнит? – поймала она наконец ту самую, ускользнувшую от нее мысль. – Кроме меня, этого никто не может помнить, потому как тот же папа, скажем, хоть и был там и видел почти всё, что и я, но он ведь из себя это видел. Другими глазами, другими мозгами, другим всем. А вот это, моё, – это помню только я. Только я и больше никто во Вселенной. Значит, я всё-таки есть? – понимала Саня, и какие-то эмоции просыпались в ее прозрачной, как зеркало, сердцевине. – Я помню, следовательно, существую. Не сеть помнит, не гугл, не жесткий диск, а я, настоящая я.

Почему же я решила тогда, что меня нет? Ведь вначале я всё-таки была, – вспомнила Саня. – Когда меня привели сюда… или не привели, а просто были тут вначале, галдели, держали почти что за сиськи, а потом куда-то делись, а я осталась в этом месте… если это место. Если его можно так назвать. Это, наверно, никакое не место, а просто Тихий дом. Настоящий, внутренний, откуда никто не уходит… Но стоп: почему я вбила себе в голову, что меня нет? Голова-то, кстати, есть?»

Саня попробовала нащупать голову. Раньше, когда она только попала в эту клетку, в которой не отражалась ни справа, ни слева, ни спереди, ни сзади, ни сверху, ни снизу – ни в одном из зеркал, которыми были все бесконечные ее стороны, – раньше она вроде как-то ощущала руками свои волосы, свое тело, одежду. И даже видела себя – грудь, живот, руки-ноги, всё как надо. Но зеркала, не отражавшие ничего, кроме бесконечно размноженных самих себя, внушали Сане, что ее нет и не может быть, раз она висит в пустоте. Она может делать сколько угодно шагов в какую угодно сторону, и ей даже будет казаться, что она двигается, – но на самом деле это бред, потому что двигаться нечему. И некуда.

Очень скоро Саня убедилась в том, что она собственный бред, не более того. Ей перестало казаться, что у нее есть тело, руки-ноги, что она их видит, может их потрогать; на самом-то деле она прозрачная, и руки трогали то, что и отражали зеркала, – пустоту.

То есть ничего не трогали.

После очков-перевертышей какое-то время не можешь приспособиться к настоящему праву-леву, но это быстро проходит, и очень скоро ты уже видишь то, что подсказывает тебе мир…

Но что, если она их не сняла, а надела? И теперь самое время их снять?

Вот только как?

Только что ей казалось, что у нее всё-таки есть голова, а сейчас руки снова трогали пустоту, которую показывали зеркала…

…Руки? Значит, у нее есть руки? Откуда они растут – это другой вопрос; но как минимум они есть. Саня ничего ими не чувствовала – но не чувствовала ими, а не просто. Хотя… вот, кажется, уже что-то – и ладони поймали шероховатость ткани на животе, и глаза ухватили контур тела, только зыбкий какой-то, будто она боковым зрением его видит, а не напрямик… Надо выгнать, вытолкать из ума эту кричащую пустоту, которая, как телевизор, съела мой мозг. Как ее вытолкать? Чем? Вытолкать можно только чем-то, пустотой ничего не вытолкаешь, даже пустоту.

Надо думать, поняла Саня. Думать и вспоминать. Думай, приказала она себе. Думай крепко, думай усердно, изо всех сил думай, рыцарь Александра! И она думала изо всех сил, вспоминая папу, танчики, аквапарк, плавание верхом на Юле, плавание Юли верхом на ней, жлоба, который не пустил их на пляж, тропинку в скалах, по которой Юля потащила всех, несмотря на папины вопли; и как она выкрасила зеленкой всю голову и шею, когда папу облили, а Саня хотела сделать себе зеленый нос, но она не дала; и Лёху, который отогнал когда-то гопов от Сани с Муськой, хоть и сам чуть штаны не испортил; и Пол-Иваныча, вечно натягивавшего ей четвертные, и Яну, которая стала программой, но всё равно была и будет всегда…