Формула всего

Косицкий кивнул, дверь за Бузыкиным затворилась, и асессор вернулся к рабочему столу. Он пережил настоящее приключение.

«Ах да, дневник! – вспомнил он, увидав тетрадь. – Что-то я хотел записать – не помню. Проклятый Бузыкин! Сбил меня с мысли! Холуй! Точно!» – Вербицкий потряс перышком, как недавно размахивал саблей, окунул его в тушь и пошел чирикать:

«Самодуры и холуи. Кроме них, кажется, никого у нас в управе не водится. Многих из них я знал с детства. Это были талантливые ребята. Потом скурвились, опустились, одряхлели. Глаза их преждевременно потухли. А кто с ними это сделал? Канцелярия. Провинция. Обывательщина. Она, как пыль, забивает все свободные поры мозга. Развлечения – покер и фараон. Единственный собеседник, с кем можно говорить по душам, – это попугай. Городничий – взяточник и вор, начальник – колдырь. Брат – бузотер. Жена – старая пила. Дети – придурки. Жить невозможно. Остается по-черному лопать».

Косицкий открыл нижний ящик стола, достал початую бутылку водки и налил себе хороший мерзавчик. Он даже полюбовался прозрачным напитком, и тут его осенило. Самобытный писака до неразборчивости замарал последнюю фразу и приписал окончательный вариант: «Остается, невзирая ни на что, отстаивать честь мундира». Потом Косицкий выпил, занюхнул рукавом, на секунду зажмурился, а когда разжал веки, он уже чувствовал себя не в пример лучше прежнего. «Все по плечу, – заиграло в его сознанье. – Жизнь не такая дурная штука».

Он вышел на балкон поступью Бонапарта. Площадь пестрела простонародьем. Напротив управы располагалась казенка «Погребок у Марины». За долгие годы вывеска выцвела, а первые четыре буквы в ней отвалились, отчего Марина навсегда стала предметом колкостей и насмешек, хотя буквы восстановили на прежнее место в тот же день. Но уж больно всем было смешно и памятно!

Взгляд Косицкого вычленил из толпы миловидную барышню с потрепанным зонтиком, но в ту же минуту к ней подкатил все тот же пузатый Андрей Никанорыч и под каким-то, вероятно, официальным предлогом начал неуклюже флиртовать, шевеля нафабренными усами.

Асессор зло поскреб ногтями деревянные перила: «Опять им все, а мне ничего».

Как раз в этот миг ему на глаза попался странный субъект – то ли карлик, то ли незнамо кто. Он разгуливал между граждан в костюме, который даже прадед Косицкого счел бы несколько старомодным. Не хватало только пудры и парика. Рука коротышки лежала на круглом набалдашнике миниатюрной трости. Время от времени он сморкался, пряча всю свою комичную мордочку внутри замызганного носового платка. У Косицкого в кармане лежал похожий, сотканный из тончайшего батиста. Он его на улице нашел. Очевидно, из дворян кто-то выронил.

Крайне охочий до всяких странностей, коллежский асессор тут же изъявил желание познакомиться с коротышкой. Для этого он перегнулся через балкон и крикнул жандарму:

– Андрей, подь сюды!

Выкать подчиненному Косицкий считал ниже собственного достоинства.

Андрей Никанорыч, крайне раздосадованный, что начальство обрывает его разговор с миловидной девицей, встал под балкон и задрал голову:

– Что-то не так, ваше благородие?

– Да нет, все так. А не знаешь ли ты случайно, что у нас здесь за карлик бродит… вон тот, что у Сычева керамику смотрит.

– Не могу знать, ваше благородие.

– Так пойди и скажи ему, что коллежский асессор желает принять его у себя.

– К вам, что ли, привести?

Асессор кивнул.

– Сейчас?

Косицкий повторил утвердительное движение головой. Жандарм, хоть и был удивлен неожиданной просьбой, затопал по направлению к коротышке. Какаранджес (а это был он и никто другой) в этот момент ловко стянул с прилавка эмалированную брошь. Продавец ничего бы и не заметил, но Андрей Никанорыч, как положено людям его профессии, все усек и принял меры. Он встал на пути Какаранджеса, совершенно загородив своим торсом солнце, и почти ласково обратился к нему:

– Милый человек, вы зачем брошку слямзили?

Коротышка было метнулся в сторону – он рассчитывал убежать, но суровая рука ухватила его за ворот и вернула назад.

– Я все отдам! Не губите! – взмолился Какаранджес, а в ответ прозвучало хладнокровное «Разберемся».

Глава двадцать четвертая

Дэ сави рэка чунгардыя, до доя тосадэла[81].