Формула всего

История с капустой мигом разлетелась в таборе. Чужой рот не бутылка, пробкой не заткнешь. Над Мушей смеялись, а надо мной того пуще. Что Гулумба-то на меня зубы скалит, я уже привыкла, но вот Рябчик удивил – обозвал при всей кумпании «Воржа-капустница»! Юбок, говорит, на тебе, как на капусте, а толку нет – в голове пусто, капусту от ананаса не отличишь!

Можно подумать, что Рябчика гаже никогда не обманывали. Я-то помню, какого знатного коня ему втюхали! Зубы старому одру выправили, гриву покрасили и сбыли Рябчику эту клячу. Божились, что конь распрекрасный, а что худой, так это для выносливости, мол, порода эта из Арабии. И Рябчик купил! Привел покупку свою в табор, а Янош, отец его, руками за голову схватился. «Бессчастным» Рябчика обозвал, а это у нас самое страшное ругательство. В кого ты, говорит, такой бессчастный? Отец твой молодец хоть куда, дед твой был разбойник, а ты откуда взялся?

Страшно, если прилепится такая дурацкая кличка, не отмоешься потом. Сколько их от одного случая достается – и Козявка, и Дубина, и Юбочник, и Брехушка, и Пузырь. Бывают и завидные прозвища – Краля, Соловей, Королева или, там, Кукла – вот так бы меня назвали! А то Воржа-капустница!

Припомнила я Рябчику ту историю давнюю и пригрозила, что если не перестанет дразнить меня, я и остальным напомню про «бессчастного». А с бессчастным никто не захочет водиться, он сам счастья не знает и от других удачу отводит.

Но смех смехом, а в таборе решено было гажам отплатить. Следующим воскресеньем пошли мы с отцом на ярмарку. Пошли с нами Антрацит, Рябчик да Муравьед. Кии взяли, а нож и кнут порядочный цыган всегда при себе носит.

И надо же! Кого мы встречаем в рядах? Идет нам навстречу тот красивый цыган! На меня не посмотрел, обидно до слез. Сразу к отцу обратился:

– Добрый день тебе!

– Здорово, цыган!

– Откуда будешь?

– Ишван Вербицкий из Кирилешти.

– А я Ристо Заньковский из Риченгиро.

– Чей ты сын?

– Отец мой Парно, знаешь ли?

– Парно Заньковский? То-то ты мне знакомым показался! Ты улыбаешься, как твой отец.

Вот его имя на меня и свалилось. Ристо! Удалое имя. А как же его еще могли звать? Не Гришкой же.

И пошел он с нами, Ристо. На меня, правда, не глядит, все с отцом разговаривает.

Нашла я тот ряд, где меня обдурили. Подходим, а торговка увидела нас и перетрусила. Не знает она, что настоящий цыган женщину при людях никогда не ударит. Стоит, товары перебирает, а сама трясется. Мы подходим так, не торопясь, нарочно пугаем. Муравьед шагает, кией поигрывает, а отец достал кнут да как жжихнет им о землю:

– Глупая баба! Вздумала цыган обманывать? Так дела не делаются!

Гажиха упала, за прилавок спряталась и кричит оттуда:

– Не бей меня! Каюсь, съела кусочек ананаса твоего! Не понравилось мне.

– Ай, не ври, таких кнутов надаю, что с Богом встретишься!

– Клянусь, только крошечку и отломила, попробовать. Не думала, что заметят. Прости меня!

Тут все мы переглянулись – поняли, что мстить некому. Не подсовывала нам гажиха капусту, сама обманулась и того не знает. Но отец лицо держит, говорит ей важно:

– Так и быть, прощаю. Но за поступок твой возьму с тебя золотой обратно и арбуз в придачу, чтобы наперед неповадно было цыган дурить.

– Бери, любезный. Бери, какой улыбается тебе.

Муравьед нагнулся к ней за прилавок и спрашивает:

– А скажи, кто тебе этот ананас привез? Хочу десять возов купить, шибко понравился он мне.

Гажиха поняла, что расправа миновала, вылезла из-под товара своего, оправилась:

– Из Кучериц прислали. Растет он там.

Выбрал отец арбуз познатнее, отошли мы в сторонку. Отец арбуз мне отдал, сам трубку закурил. Я стою сзади, молчу. Арбуз тяжелый. А Ристо все с нами, не отходит! Я стою, из-за арбуза зыркаю на него.

Антрацит с досадой сплюнул и говорит:

– Помахал кнутом да успокоился – это не про меня.

И Рябчик туда же, куражится:

– Эх, жаль, что так вышло! У меня кулаки расчесались зубы посчитать этим гаже. Что, такому запалу и пропадать?

А красивый Ристо их перещеголял!

– Чего пропадать? – говорит. – Вы подковы гнете, мы с медведями боремся. Предлагаю нашим таборам Кирилешти и Риченгиро силами помериться. Стенка на стенку.

– Ай ты, брат, дело предложил! Уважаю! – обрадовался Антрацит.

И не только Антрацит, все они обрадовались. Кнутами защелкали от удовольствия. Но Антрацит больше других, сразу видно – стоит, усы накручивает.

– А много вас? – говорит.

– На вас хватит!

Сговорились они драться на Петров день, и Ристо пошел себе. Удалился чуть, повернулся и кричит:

– Ишван! Пусть детишки приходят! Цирк им покажу.

Отец ему улыбнулся, рукой махнул, и мы тоже пошли. Я волочусь сзади, смотрю, как он уходит. Ноги мои вперед идут, а голова назад смотрит. Обернется, нет? Кто уйдет, не оглянувшись, тот не любит.

– А этот Ристо достойно себя держит, – рассудил Антрацит.

– Заньковские известны всем – бесподобные цыгане, – поддержал его отец.

– Медведчики, конечно, но…

– Воржа?

Кто уйдет, не оглянувшись, тот не любит… Кто уйдет, не оглянувшись, тот не любит… Кто уйдет…

– А?!

– Да ты идешь, дочка?

– Иду, отец, – поспешила я.