Формула всего

Я осторожно заглянула в шатер. Роза сидела ни жива ни мертва, руки-ноги у ней не гнулись. Я ее к костру потащила, а она и идти не могла.

– Чего боишься? – не выдержала я. – Ведь все уже кончилась.

– Тебе легко говорить.

– А что? Змей я, что ли, не видала?! Невелика беда! Гораздо страшнее встретить бабу с пустым ведром или если заяц дорогу перебежит. А змея – чепуха! Она и нападает, если только на нее наступить. Эх, Роза, Роза! А если бы медведь к нам зашел?

– Я б от страха лужу сделала!

Тут мы обе заметили, что на нас смотрят Сухарик с Буртей, вспомнили, что мы уже не маленькие, я вообще невеста, и у Розы наверняка свадьба не за горами. Ведь мы с ней погодки.

Вернулась я к своей штопке.

– А я видел медведя на базаре, – сказал Сухарик Бурте, и тотчас же у меня голос в голове проснулся: «А как, Миша, цыган милую целует?»

Я сразу палец и уколола. А Драго меня не поцеловал ни разу.

Глава пятнадцатая

Докхэлдэпэ кэ барэ рат[67].

В тот день они встретили безрогую лосиху. Она равнодушно перешла тропинку, не придав никакого значения присутствию людей. «Ишь непуганая», – подумал Драго.

Какаранджес тащился, как пеша вошь. Единственный вопрос, который стоял у него в глазах, был: «Когда же привал?» Цыган вынужден был с ним считаться, и в полдень они устроили отдых на границе небольшого болота. Место было щедрое – тут бровка белобокой брусники, там россыпь зеленой клюквы, а черники хоть отбавляй! Охраняла всю эту роскошь старая гвардия долговязых подберезовиков, развесившая над сочным волнистым мхом одутловатые червивые шляпы. Молодые грибы были срезаны подчистую – кто-то прошел тут совсем недавно. В оставленных кострищах зола хранила едва уловимое, призрачное тепло. По следам Драго понял, что их опережает небольшая группа – человек пять-шесть, один из них – ребенок. Уставший Какаранджес был зол на них, потому что его закусали комары, а с тех пор, как он стер до мозолей ногу, его характер приобрел откровенно мизантропическую наклонность. О чем бы ни зашла речь, у несчастного коротышки все удостаивалось эпитетов «дрянной» или «хуже грыжи».

На привале Какаранджес первым делом стащил ботинок, размотал окровавленную портянку и с самым блаженным видом пошевелил кривыми тонкими пальцами.

– Далеко нам еще осталось? – спросил он цыгана.

– До Кучирица четыре дня, а оттуда до Одинокой Вдовы еще верст под десять.

– У-у-у, – коротышка наклонил бровки домиком. – Мне не дойти!

– Дойдешь. Куда денешься?

– Тихо, – Какаранджес навострил уши и уставился в болото. – Ты слышал?

– А что?

– В кустах… Я сам не понял… Какой-то звук.

– Это заяц. Или глухарь.

– Может, лев?

– Сам ты лев! А если и лев, я ему полоски кнутом нарисую – будет тигр! – Драго хвастливо подбоченился. В нем опять расшалилась гордость, но Какаранджес поддел цыгана:

– На словах-то мы все умеем!

– Клянусь конями! Мой дядя Милош… Ты помнишь Милоша? А я помню! Он был настоящий цыган – красоты и сил невозможных! Как-то раз догонял он табор, и вот догоняет день, другой, – Драго сочинял историю на ходу. – А ехал он один. Без жены. Все сам делал – чай кипятил, сало жарил, картошку пек. Отлучился он как-то в лес – руки помыть[68], а вернулся, смотрит – лев! Огромный как бык. Злой как собака. Напал на коня! Рвет его на части! Дэвлалэ-Дэвла! Из пасти – кровь, конь уже мертвый, лев его ест. Полконя сожрал! Милош подумал, взял льва за хвост да как дернет что есть силы! Ну, лев опешил, а Милош – раз – и хомут на него надел! Лев лапой шварк, а Милош к нему уже оглобли прилаживает! Прилаживает да приговаривает: «Что ты, Левушка? Не рычи! Ты коня моего съел, теперь сам меня повезешь!». Запряг льва в телегу и ай-нанэ!

– Съел бы я его печень! – Какаранджес картинно всплеснул руками, хотя не поверил ни единому слову.

Откуда-то из веток прилетело:

– Ку-ку.

– Слыхал? – коротышка показал пальцем вверх. – Кукушка прокукует, сколько ведьма захочет. Кукушечка-кукушка, сколько мне жить осталось?

– Ку-ку, ку-ку…

Какаранджес придал мордочке ответственное выражение и начал загибать пальцы: один, второй, третий… Вскоре пальцы закончились, а птица не унималась. Тогда Какаранджес обломал сухой прутик и стал ставить черточки на земле. Вскоре у него получился настоящий забор в несколько рядов.

– Все равно ведь не сосчитаешь, – усмехнулся Драго.

Коротышка выкинул прутик и с досадой стер свой «забор». Минуту он сидел тихо, а потом опять беспокойно хлопнул себя по ляжке:

– Ну вот опять оно!

– Что «оно»?

– Вон! – взвизгнул Какаранджес.

Высокий папоротник зашатался без ветра. Сквозь него ломился какой-то зверь! Мелькнуло лицо…

Она была беленькая, словно ромашка. Растерянный Драго стоял столбом, а девчонка с разбега уткнулась в него и вцепилась так, что не разлить кипятком. Ей было лет пять, но звериный страх, исказивший лицо, лишал ее возраста или, точнее, делал его неважным. Она даже кричать не могла. Ну гибель!