Формула всего

А Муша все лежал и лежал, как доска, – равнодушный к добру и злу.

Граф отвел Драго в сторону:

– Надо бы тебе до Заики съездить.

– Кто такая? Почему не знаю?

– Заика – знахарка. Она в городе училась, операции делала. Хирургом была. Потом кто-то помер у нее под ножом, и она завязала – никаких операций, как отрубило. Уехала ото всех, стала травки да корешки собирать, отвары настаивать, зелья варить. Очень мудрая женщина. Когда мы здесь в прошлый раз кочевали, у брата моего разболелась голова – на кусочки раскалывалась! Черная жуть! Он ее готов был в муравейник засунуть! А Заика ему боль отшептала!

– Когда это было?

– Да вот уж лет десять прошло, наверно.

– А Заика жива еще?

Граф хлопнул себя по коленке:

– Надо было доктора расспросить!

– Гаденький докторишка! Он все равно ничего не знает, кроме своих пиявок! – встрял Какаранджес.

– Как к Заике добраться? – Драго знал уже, что поедет.

– Верхом часа два. Поезжай вдоль реки. Она живет в пещере на правом берегу. Не промахнешься. Там никого больше нет. Люди к ней обращались, только если беда случалась.

– Ну так вот она – беда, – кивнул Драго в сторону лежащего Муши.

Плоское угрюмое небо окрасилось в цвет мокрой стали. Драго оседлал Сэрко и заложил за голенище зазубренный ножик. Бессонная ночь не добавила в нем усталости – цыган был вынослив, как ветер.

– Возвращайся быстрей, – Буртя вытер ладонью размокший нос.

Старший брат его подбодрил, но не слишком уверенно.

Только Сэрко был рад походу. Для него удовольствие и скорость были одно.

Драго вскочил в седло: «Ну-ка, братец, лети!»

Табор скрылся за лесом. Цыган мчался галопом. Он был огорчен, но спокоен. Сердце не рвалось в клочья, а ум оставался на рельсах здравого смысла – тысячи раз умирали люди под этим небом. Драго не видел ничего особенного в том, что это может случиться с его дедом, как случилось когда-то с его первой женой, с его родителями, да с кем угодно. Истинная суть происшедшего была ему пока невдомек. Так бывает – случается в жизни нечто, а фатальные последствия доходят до нас не сразу – словно гром, вечно опаздывающий за разящим ударом молнии.

Глава четырнадцатая

Кэ кон гостинава, долэс и шарава[35].

Лес был густой, а тропа – заросшей. Зарубки на деревьях, потемневшие от времени, в вечерних сумерках были едва заметны, и цыгану пришлось бы трудно, если б не река, чей неумолчный шум, доносящийся слева, служил надежным ориентиром.

Из-за мохнатых еловых лап Драго ехал медленно и без удовольствия. Пирамиды муравейников подчас поражали своим размером, но в остальном путь был монотонный. Папоротник раскинулся сплошным слоем, скрывая землю и спины корней.

Вдруг послышался страшный треск. Непроизвольным движением Драго так резко натянул поводья, что чуть не поставил Сэрко на дыбы, а кабан, поднятый с лежки и уходящий все глубже в дебри, топал напролом, сокрушая сучья, так что казалось, будто через лес несется гигантское чугунное ядро, выпущенное из пушки.

Драго пожалел, что с ним нет ружья, и продолжил путь. Шум от воды раздавался все ближе, и вскоре Драго увидел реку. Гаже называли ее Веревочкой. «Смешное названье», – подумал цыган и направил коня к развалинам старой плотины. Пока дамба существовала, река была широкой и полноводной – теперь она умещалась в жерле прежнего русла, как рука ребенка в рукаве бабушкиной шубы.

Берег был каменистый, отчасти заросший мелколистым кустарником. От всей плотины остался один лишь обкусанный динамитным взрывом кусок стены. Остальная часть кладки превратилась в булыжную россыпь. Речка бежала через нее, отплевываясь хлопьями пены. Горбатые спины камней были отшлифованы не хуже бриллиантов.

Драго внимательно оглядывался по сторонам. Пейзаж был пустынный и мрачный. Цыган недоумевал, почему Заика поселилась в столь недружелюбном месте: «Видать, она сама не шибко дружелюбная. Логово – по волку… Но-о!». Сэрко прибавил шага.

Прибрежный склон становился все обрывистее и выше. Речка словно продавливалась внутрь земли. Корабельные сосны смыкали над ней густой хвойный полог.

Вскоре Драго увидел первую пещеру. Она больше напоминала звериный лаз. Цыган мог забраться в нее, только если бы встал на коленки. Он двинулся дальше, но тропки, разбежавшиеся перед ним, подобно муравьям, незаметно укрылись, ушли под коряги, оборвались в бегущую воду. Шумящий падун отпустил зеленопенную бороду, которая далеко после него кучерявилась на гребенчатом дне. Каркали лесные вороны. «На проклятом месте и грибы не растут», – подумал Драго.

Веревочка петляла. За одним из ее изгибов показался высокий песчаный отвес, взобраться на который не смогла бы и кошка. Песок был диковинно розов. Косые лучи заката придали ему совсем уже неестественный оттенок. В этом было нечто зловещее. Откуда-то сверху капала вода. Из отвеса торчали исполинские корни. Они закручивались в воздухе причудливыми спиралями и походили на одеревеневшие хвосты драконов. Спустя шагов сорок круча мягко сдувалась, но ближе к краю в ней темнела щель – изжелта-серая, высокая и узкая, словно дверь.