Формула всего

Все гадали, что же случилось. До утра в таборе Кирилешти никто из мужчин не сомкнул и глаз.

– Иди поспи, – уговаривал Драго Буртю.

– Не могу. Почему мне нельзя посмотреть на деда? Он заболел? На него напали? Ударили? Что с ним?

– Непонятно.

– Может, с сердцем чего-то? – предположил Ишван, но пульс у Муши прощупывался четкий. Оставалось списать все на возраст. Но тогда почему кровищи как с теленка, а на теле – ни царапинки? «Ладно, хоть жив, – решили цыгане. – Утром очухается. Сам все расскажет».

Но они просчитались. Муша в себя так и не пришел. Даже когда ему прижгли пятку раскаленными на огне кузнечными щипцами. Нога при ожоге конвульсивно согнулась, запахло паленой кожей – и все.

Слова «кома» никто из цыган не знал, но им было известно, что человек способен впадать в состояние, при котором душа его балансирует между жизнью и смертью, поворачивая голову то в одну сторону, то в другую. По-видимому, на этом роковом рубеже Муша и завис. Из-за чего? Старики перебрали все возможные причины, но так и не нашли ни одной правдоподобной. В итоге общую мысль лучше всех сформулировал Дятел: «Здесь какая-то страшная тайна».

В ближайшей деревне жил врач – гаже. Цыгане связываться с ним не хотели, но на этот раз им пришлось укоротить поводок своей гордости и послать за ним ходоков. Узнав, что пациент – цыган, лекарь Евсеев наотрез отказался выполнять свой врачебный долг. «Пусть гниет, падаль, – подумал медик. – Они наших детей воруют, а я их лечить после этого стану?! Никогда!» Но отделаться от цыган было не так-то просто. Они всячески пытались заболтать провинциального эскулапа: то бессовестно льстили, то угрожали поджогом, а то заклинали собачьим волосом и мертвой землей – казалось бы, что может быть страшнее, но врач оставался одинаково глух и к запугиваньям, и к просьбам. Тогда Антрацит метнул на кон свой последний козырь – выложил перед лекарем инкрустированный золотой гребень. Евсеев был лысым, как самовар, но на это купился. Он накинул беспогонную шинель, вставил ноги в сапоги и отправился в табор.

Случай оказался не из простых. «Очень интересно, очень интересно», – бормотал Евсеев, прощупывая и простукивая старика до тех пор, пока не нашел в себе смелость признаться в том, что зашел в тупик. Цыгане молчаливо ожидали его вердикта. «Эге, – смекнул лекарь. – Про тупик-то им лучше не знать, а то и гребень пожидят. С них станется. Неудобный народец!» Он постарался ничем не выказать своего замешательства и даже прибегнул к латыни, чтоб скорее всем запудрить мозги, но цыгане, прослушав его тираду, только кивнули: «Это мы поняли, а теперь скажи, как нам Мушу на ноги поставить?» Евсеев не дрогнул. Он привык иметь дело с темным крестьянством и от всех неизвестных ему болезней предписывал лечить наложеньем пиявок. Это помогало сохранить его ученый авторитет и заработок, потому что больные иногда и впрямь выздоравливали – разумеется, независимо от прописанного рецепта. С Кирилешти ушлый медик надеялся провернуть тот же фокус, но цыгане сказали, что уже однажды прикладывали пиявки по совету одного его ученого коллеги, и они навеки излечили их от недуга под названьем «наивность».

– Ну что же, – вздохнул Евсеев. – Я полагаю – медицина бессильна. Прогревайте старика у костра, окатывайте речной водой, а потом снова грейте. Это называется термический контраст. Может – поможет. Но не ручаюсь.

«Только зря прошатался, – думал лекарь, возвращаясь в деревню. – Однако действительно диковинный прецедент. Вечно у цыган все не так! Пожалуй, напишу в „Медицинский вестник“».

Вторым из гажей, приглашенных к Кирилешти, оказался патлатый поп. Он представился Николаем, отчитал положенные молитвы, сказал: «Аминь» – и побрызгал Мушу святой водой. Цыгане искренне ждали чуда. На попа возлагались большие надежды. Когда все иные средства испытаны, что остается нам, кроме веры? Однако поп помог Муше не больше, чем помогли бы пиявки или термический контраст. Его из вежливости позвали отобедать, а поп решил: «Дают – бери, бьют – беги» – и остался.

– Что, отец Николай, – спросил у попа Ишван, – неужели на том свете Бог с цыганами крут бывает?

– Он со всеми крут, если грешен.

– Кто не грешил, тот во младенчестве помер.

– Это верно.

– А вот ты, батюшка, весь такой здоровый, цветущий – видно, Бог тебя любит, а скажи мне – что же с нашим больным случилось? Целый день лежит как покойник. Сколько ты молитв прочитал, а пользы-то нет!

– Не все Николы – чудотворцы, – резонно заметил поп, в особенности налегая на окорок. Цыгане дивились: «И как в него столько влезает?!»

Обглодав последнюю косточку, поп удовлетворенно крякнул, поднялся из-за стола и добродушно потрепал по вихрам первого попавшегося под руку цыганенка.

– Маму с папой слушаешь? Молодец! – похвалил отец Николай и, насвистывая светскую польку, отправился на блины к уездному воеводе.

– Запихнул в пузо целого поросенка и пошел дальше Иисуса славить! – едко высказалась вслед попу Гулумба. – Тоже мне святоша нашелся! Если б из него дали сала натопить, я б две бочки наполнила!

– И не говори! – согласился Ишван.