Формалин (СИ)

- По рукам, О’Брайен, - смотрю на щеколду. Дверь заперта, значит, мать и отец не смогут войти. Дилан последовал за моим взглядом, говоря:

- Твои родители не войдут, а вот «оно»…

Оно? Так теперь будет называть эту сущность?

Прижимаю колени к груди:

- Тогда ты выключай свет, ибо с кровати я не слезу, пока утро не наступит.

Дилан молча поднимается, идя к выключателю. Не думаю, что ему не страшно, просто он не показывает это. Он вообще умело скрывает свои эмоции, какими бы они не были. В этом я завидую ему.

Щелчок, и комната погружается во мрак.

Дилан спокойно возвращается к кровати, и мои щеки начинают гореть: только сейчас понимаю, что спать придется в одной кровати с ним. Впервые рада, что темно. Дилан не увидит моего смущения.

Парень забирается на кровать, когда я откидываю одеяло, прижимаясь к стене. Он ложится, удобнее располагаясь на моей подушке. Я тоже кладу на нее свою голову, хмурясь:

- Эй, - шепчу. – Все-таки тебе не нужны очки. Ты прекрасно видишь.

Дилан вздыхает, накрываясь одеялом, как и я:

- Думай, как хочешь.

Слабо улыбаюсь, кивая, после чего спрашиваю:

- Какие у вас были отношения с Кэтрин?

Дилан задумался:

- Мы были друзьями.

- Что-то не похоже.

- У неё не было друзей, - перебивает.

- Почему? Она мне понравилась. Не думаю, что у неё скверный характер.

- Линк настроил всех против неё.

- Этот гад меня раздражает.

Дилан усмехается:

- А то.

Я хмурюсь сильнее:

- Погоди, то есть, мать Линка – это мачеха Кэтрин. Получается, у Линка нет матери, если она утопилась.

- Ты просто спец в выстраивании логических цепочек, - его сарказм очевиден.

Это многое объясняет в Линке, но это не дает ему право вести себя, как последний кретин.

- Кэйли, скажи… - начинает О’Брайен. Но я перебиваю:

- Почему ты зовешь меня «Кэйли»?

- Это одна из форм твоего имени, что не так? – не понимает.

- Просто, меня так никто не звал, кроме моей бабушки, поэтому мне немного не по себе, - объясняю.

- Тогда, присоединяюсь к твоей бабушке. Мне больше нравится то, как звучит без «н».

- Моя бабушка умерла, так что, ты такой один остался, - улыбаюсь.

- Соболезную, - ровно произносит, и я сразу понимаю, что говорит он это без чувств:

- Да. Она была классной. Заботилась обо мне, пока мать работала. Мне её не хватает.

- Это удивительно, - вдруг говорит Дилан каким-то растерянным голосом, заставляя меня беспокоиться:

- Что именно? – смотрю на него, приподнявшись на локоть.

- То, как ты говоришь о ней. Я не понимаю этого.

- Может, потому что ты никого не терял? – предполагаю, вновь опуская голову на подушку.

- Нет, терял, но… - заикнулся.

- Но, что? – мне не хочется, чтобы он молчал, ведь мы с ним, наконец, установили контакт. Я могу назвать наши отношения «дружбой», и это радует. Правда, все между нами слишком неустойчиво, поэтому надо быть аккуратней.

- Я ни с кем раньше об этом не говорил…

Меня тут же передергивает, но мурашки бегут от приятного ощущения. Дилан ровно дышит, сглатывая:

- Понимаешь, мои чувства и эмоции немного не такие. Они словно утрированы, понимаешь? Это очень злит, ведь я не понимаю многое из поведения людей, поэтому стал изучать все с помощью справочников, но так ни к чему не пришел, - теперь он приподнимается на локоть, открыто говоря со мной. – Я помню, как ты говорила о своих родителях. О том, что они разведены, и я помню выражение твоего лица. Мои родители тоже разведены, но я не чувствую подобного: не ощущаю печали, тоски, я не истощен морально. Единственное, что меня изводит внутри, так это чувство некой пустоты.

Я переворачиваюсь на спину, продолжая внимательно смотреть на парня, который открывается мне.

Он. Открывается. Мне. Он делится со мной чем-то, и это удивительно.

- Даже Кэтрин? – спрашиваю шепотом. – Когда она умерла, ты ничего не почувствовал?

Дилан покачал головой:

- Нет, ничего. Я просто посмотрел новости, в которых рассказывалось о смерти её матери и её самой, после чего поужинал и лег спать, - вспоминает. – Больше ничего.

Мне становится жарко. Я сглатываю, желая хоть как-то промочить горло, и поднимаю ладонь, аккуратно касаясь пальцами щеки парня. Тот не реагирует, поэтому я пересиливаю себя, спрашивая:

- Сейчас тоже ничего не чувствуешь?

Дилан молчит. Я сжимаю губы, дыша через нос, и медленно скольжу пальцами по его скулам к виску. Парень никак не реагирует, продолжая просто смотреть на меня. В темноте мне не видно его глаз, а так же мне не понять то, о чем он думает, но, если все то, что он мне сказал сейчас, – правда, то это многое объясняет: то, почему он не отвечает на побои, то, почему молчит, никак не реагируя на издевательства, то, что он не боится оставаться у меня дома, то, что он так спокойно лежит со мной в кровати, ведь даже его сердце спокойно стучит, а дыхание не сбивается.

Это странным образом задевает меня.

Значит, он ничего не чувствует ко мне?

Он не видит во мне девушку?

Касаюсь его волос, убирая руку:

- Что ж, думаю, ты прав. Но, почему ты такой? – знаю, вопрос звучит неправильно, но никак иначе не могу его построить.

О’Брайен ложится, просовывая одну руку под подушку, и смотрит на меня:

- Я не знаю.