Флот решает всё (СИ)

— Турин, Тимофей Семёныч, от моря в ста верстах, так что зайти туда мы не смогли бы при всём желании. Что до резонов итальянцев — то с этим как раз всё ясно, как день. Подданные короля Умберто Первого уже не первый год зарятся на Абиссинию. Посланцы Рима уже были замечены при дворе негуса, и можете быть уверены, они туда явились не из чистого любопытства.

— Эк оно… — землемер Егор потёр свёрнутой в трубочку газеткой подбородок. — А нам — Ашинову, его людям, они гадить не будут?

— Макаронники-то? Остелецкий покачал головой. — Сомнительно. То есть они, может, и рады, только силёнок маловато. Ни в Суэце, ни в Адене, даже стационеров итальянских нет, только консулы с полудюжиной помощников.

— Ну и пёс с ними тогда! — подвёл итог землемер. — Пойдёмте, Вениамин Палыч, лучше постреляем — а то скоро уж Порт-Саид, там придётся это развлечение оставить надолго — пока не пройдём Суэцкий канал.

— Зато будет, на что со вкусом посмотреть. — возразил Тимофей. — Я видел в «Ниве» подборку дагерротипов, сделанных с борта парохода, проходящего каналом, так удивительное, доложу вам зрелище! Река среди пустыни — берега ровные, сама прямая, как стрела, а по берегам пальмы, бедуины со своими верблюдами — когда ещё такое увидишь?

— Как это — когда? — Остелецкий удивился. — Да хоть на обратном пути из этой самой Абиссинии. Или вы, Тимофей Семёныч, мой, намерены всю жизнь там провести?

— Типун вам на язык, Вениамин Палыч, этого ещё не хватало! — будущего медика явно не вдохновила подобная перспектива. — Нет уж, поработаю там годик-другой, испробую африканской экзотики — и домой!

— Не забудьте с какой-нибудь негритяночкой сойтись поинтимнее. — с поистине мефистофельской усмешкой посоветовал Остелецкий. — В родимом отечестве вы такого не отыщете, а так — будет чем похвастать перед приятелями, да и вспомнить на старости лет с приятностью тоже… Если судить по картинкам в той же «Ниве» или «Иллюстрированном обозрении» — попадаются весьма пикантные особы. И, заметьте, излишней скромностью, как мусульманки или девушки с Кавказа не отягощены, зато дни напролёт ходят с обнажённой грудью, а то и вовсе в одних набедренных повязках!

— Бог знает, что вы говорите, Вениамин Палыч, и не стыдно вам? — скривился медик. — Вон, и Матвей слышит, а ему ещё рано, такие-то скабрёзности!

Остелецкий похлопал молодого человека по плечу.

— Ну-ну, Тимофей, дружище, не кипятитесь, я же не всерьёз. Несите лучше винтовки, и ко мне в каюту загляните, прихватите «Винчестер». А вы, Матвей, не сочтите за труд — сбегайте к пассажирскому помощнику скажите, пусть пошлёт к правому борту матроса с ящиками, и дайте тому несколько лир за труды, что ли…

Юг Африки,

Капская колония.

Порт-Элизабет

Площадь была забита. Повозки, фургоны, телеги — запряжённые меланхоличными быками, мулами, лошадьми, гружёные связками брёвен, тюками фуража, бочками, ящиками. Когда-то здесь располагались торговые ряды, а теперь отстаивались многочисленные обозы, прибывавшие в этот второй по размерам и значению город Капской колонии. Двое мужчин беседовали на ступенях перед ратушей. Справа, на холме, высились острые готические кровли католического собора Святого Августина, а прямо перед ними мычало, орало, фыркало, кричало, бранилось море Рыночной площади.

— Вы давно в Порт-Элизабет, сэр Френсис… простите, как вас лучше называть?

Спрашивавший, сухопарый, британской наружности, мужчина, лет тридцати пяти-сорока, был одет в полувоенное платье — бриджи, заправленные в высокие сапоги для верховой езды, песочного цвета френч и обязательный тропический шлем из коры пробкового дерева в белом полотняном чехле. В руках он держал стек — но не офицерский, массивный, с накладками из серебра, служащий, помимо основного своего назначения, ещё и обозначением статуса владельца, а самый обыкновенный, для верховой езды, с простенькой ручкой из слоновой кости. Стальные кавалерийские шпоры, прицепленные к сапогам, как и налёт пыли на одежде выдавали в нём человека, предпочитающего путешествовать верхом.

— Скоро уже два года. — ответил его собеседник. В отличие от джентльмена со стеком, он был одет на местный манер — широкая куртка из грубого коричневого сукна, из-под которой выглядывала полотняная рубаха, тяжёлые, грубые башмаки, широкополая шляпа, с тульёй, украшенной простым чёрным шнурком. Этот наряд вполне гармонировал с его лицом — немолодым, суровым, с грубыми чертами, словно вырубленными топором, украшенным густой раздвоенной бородой и не менее пышные усы. На левой щеке имелся глубокий, уродливый, неправильной формы шрам — и внимательный наблюдатель заметил бы, что мужчина старается поворачиваться к собеседнику так, чтобы тому шрам не был виден.

— Уже два года. — повторил он. — И не стоит вспоминать его здесь моё настоящее имя… как и называть меня «сэр». Это обращение навсегда осталось в прошлом — вместе с рыцарской цепью командора Ордена Святого Михаила и святого Георгия. Что до обращения — мейстер Клаас ван дер Вриз, к вашим услугам. Впрочем, можно просто мистер Вриз, здесь так принято.