Флибустьеры

- Господа, - сказал распорядитель банкета Макараиг, - у нас будет еще три блюда! Китайская лумпия из свинины...

- Послать ее отцу Ирене!

- Чепуха! Отец Ирене не прикоснется к свинине, пока не отрежет себе нос, - шепнул юноша из Илоило* своему соседу.

- Так пусть отрежет нос!

- Долой нос отца Ирене! - хором прокричали все.

- Господа, почтение к старшим! - с комической важностью возмутился Пексон.

- Третье блюдо - паштет из раков...

- Мы его посвятим монахам, - вставил висаец*.

- Ибо монахи похожи на раков, - закончил Сандоваль.

- Итак, "паштет из монахов"!

- Из монахов паштет! - хором подхватили все. - - Из всех монахов, кроме одного! - воскликнул Исагани.

- Протестую от имени раков! - пошутил Тадео.

- Господа, почтение к старшим! - с набитым ртом снова прокричал Пексон.

- Четвертое блюдо - пансит с приправами, каковой посвящается правительству и стране!

Все обернулись к Макараигу.

- Еще недавно, господа, - продолжал он, - пансит считали блюдом китайским или японским, но так как ни в Китае, ни в Японии он не известен, надо, по-видимому, считать его блюдом филипппнским, хотя стряпают его и наживаются на нем китайцы. Точь-в-точь такая же история с правительством и с Филиппинами: возможно, филиппинцы тоже китайского происхождения, но в этом пусть уж разбираются премудрые доктора нашей материцеркви... Все едят и смакуют пансит, да при этом еще морщатся и кривятся. Но ведь то же происходит с Филиппинами и с нашим правительством. Все живут за их счет, все участвуют в пиршестве, а в конце концов оказывается, что нет худшей страны, чем Филиппины, и более никчемного правительства. Итак, посвятим пансит Филиппинам и правительству!

- Посвятим! - подхватил хор голосов.

- Друзья, милосердие к слабым, милосердие к жертвам! - громогласно заявил Пексон, потрясая куриной косточкой.

- Посвятим пансит китайцу Кироге, одному из четырех столпов филиппинского общества! - предложил Исагани.

- Нет! Черному преосвященству!

- Тише, друзья! - вполголоса заметил кто-то. - На площади собираются люди. Помните, у стен есть уши.

Действительно, за окнами стояли кучки зевак, а в соседних залах шум и смех затихли, словно там прислушивались к разговорам студентов. В этой тишине было что-то необычное.

- Тадео, твоя очередь говорить! - шепнул Макараиг.

Было условлено, что заключительный тост произнесет Сандоваль, как самый красноречивый.

Лентяй Тадео и тут оказался верен себе: он и не подумал заранее приготовить речь. Втягивая губами длинную макаронину, он размышлял, как бы выпутаться из затруднения. Вдруг его осенило - он вспомнил речь, которую учил в университете, и решил приспособить ее к случаю.

- Любезные братья в проекте! - начал он, размахивая двумя палочками, которыми едят китайцы.

- Да брось палочку, скотина, ты испортил мне прическу! - прорычал сосед.

- Призванный вами, дабы заполнить пустоту, каковая образовалась в моих...

- Плагиат! - перебил его Сандоваль. - Это речь нашего директора!

- Призванный вами, - невозмутимо продолжал Тадео, - дабы заполнить пустоту, каковая образовалась в моих... мозгах (тут он указал на свой живот) вследствие христианских наставлений некоего достославного мужа, а также его блестящих идей и проектов, достойных войти в вечность, - что могу сказать вам я, коего мучает голод, ибо мне не удалось закончить ужин?

- На, подкрепись шейкой, дружище! - сказал сосед, протягивая оратору куриную шейку.

- Предо мной, господа, в тарелке некое блюдо, сокровищница народа, ставшего ныне всеобщим посмешищем и притчей во языцех, и я вижу, как в эту тарелку алчно погружают ложки самые ненасытные обжоры западных стран земного шара... - И он указал палочками на Сандоваля, воевавшего со строптивым куриным крылышком.

- И восточных также! - отпарировал Сандоваль, указывая ложкой на всех, кто сидел за столами.

- He перебивайте! - Прошу слова!

- Прошу патис! - добавил Исагани.

- Пускай несут лумпию!

Все потребовали лумпию, и Тадео уселся, очень довольный своей находчивостью.

Блюдо, посвященное отцу Ирене, оказалось не слишком вкусным, и Сандоваль беспощадно заявил:

- Снаружи блестит от жира, а внутри свинство! Пусть несут третье блюдо, паштет из монахов!

Но паштет был еще не готов - слышалось шипенье масла на сковороде. Передышкой воспользовались, чтобы выпить и послушать речь Пексона.

Насилу сдерживая смех, Пексон с важным видом перекрестился, встал со стула и, передразнивая знаменитого в то время августинского проповедника, забормотал, словно произносил проповедь:

- Si tripa plena laudat Deum, tripa famelica laudabit fratres" сиречь, ежели сытое брюхо славит господа, то голодное брюхо восславит монахов. Слова сии возвестил дон Кустодио устами Бен-Саиба: газета "Глас единения", статья вторая, глупость сто пятьдесят шестая.

Любезные братья во Христе!