Читаем Флибустьеры полностью

Он был схоласт и человек религиозный, а естественные науки - по преимуществу науки опытные, они строятся на наблюдении и дедукции, тогда как отец Мильон питал склонность к наукам философским, чисто умозрительным, строящимся на абстракции и индукции. Вдобавок, как истый доминиканец, пекущийся о славе своего ордена, отец Мильон не мог любить науки, в коих не прославился ни один из его собратьев - в химические познания святого Фомы он, разумеется, не верил! - и кои своим процветанием обязаны враждебным или, скажем мягче, соперничавшим с доминиканцами орденам.

Таков был университетский профессор физики. Проверив присутствующих, он приступил к опросу, требуя отвечать урок наизусть, слово в слово. Живые фоногргхфы работали по-разному, одни выпаливали все без запинки, другие запинались, мямлили. Первым ставилась хорошая отметка, вторым, если ошибок было больше трех, - плохая.

Какой-то толстяк с сонным лицом и жесткими, как щетина, волосами зевал так отчаянно, что едва не вывихнул челюсть, и сладко потягивался, будто у себя в постели.

Преподаватель заметил это и решил его припугнуть.

- Эй ты, соня! Ишь зевает во весь рот, лентяй первостатейный! Видать, урока не выучил!

Отец Мильон не только говорил студентам "ты" по монашескому обычаю, но и уснащал свою речь словечками из лексикона базарных торговок - подражая манере преподавателя канонов*. Кого хотел этим унизить его почтенный коллега: своих слушателей или же священные установления церкви, - вопрос до сих пор не решен, хотя и немало обсуждался.

Грубый окрик не возмутил аудитории - это слышали здесь каждый день, напротив, развеселил ее, многие захихикали. Не смеялся только студент, которого назвали "соней", он вскочил на ноги, протер глаза и... фонограф заработал:

- "Зеркалом называется всякая полированная поверхность назначение каковой посредством отражения света воспроизводить образы предметов помещенных перед упомянутой поверхностью по материалу из которого образуются такие поверхности они подразделяются на зеркала металлические и зеркала стеклянные..."

- Стой, стой, стой! - перебил преподаватель. - Иисус, Мария, какое бревно!.. Значит, мы остановились на том, что зеркала делятся на металлические и стеклянные. Так?

Ну, а если я тебе дам полированный кусок дерева, к примеру, камагона, или кусок отшлифованного черного мрамора или агата, они ведь тоже будут отражать образы предметов, помещенных перед ними? К какому роду отнесешь ты эти зеркала?

Не зная, что ответить, а может быть, не поняв вопроса, толстяк решил выкрутиться, показав, что выучил урок, и затараторил дальше:

- "Первые состоят из латуни или из сплава различных металлов а вторые состоят из стеклянной пластины обе поверхности которой хорошо отполированы причем одна покрыта оловянной амальгамой".

- Те, те, те! о том речь! Я ему "Во здравие", а он мне "За упокой".

И почтенный преподаватель повторил свой вопрос на языке торговок, пересыпая его бесконечными "ишь" и "видать".

Беднягу студента прошиб холодный пот: он не знал, можно ли отнести камагон к металлам, а мрамор - к стеклу и что делать с агатом. Наконец его сосед Хуанито тихонько подсказал:

- Зеркало из камагона относится к деревянным зеркалам!..

Толстяк, не долго думая, брякнул это вслух. Полкласса покатилось со смеху.

- Сам ты кусок камагона! - невольно осклабился и преподаватель. - Ты мне скажи, что ты называешь зеркалом: поверхность per se, in quantum est superficies [Как таковую, поскольку она - поверхность (лат.)], или тело, которое эта поверхность ограничивает, или же вещество, образующее поверхность, то есть первичное вещество, модифицированное акциденцией поверхности? Ведь ясно, что поверхность как акциденция тела не может существовать без субстанции! Ну-с, что ты на это можешь сказать?

"Ничего не могу!" - хотел было ответить несчастный; он уже вовсе ничего не понимал, оглушенный "поверхностями" и "акциденциями", от которых у него звенело в ушах. Однако природная робость взяла верх; перепуганный, обливаясь потом, он еле слышно забубнил:

- Зеркалом называется всякая полированная поверхность...

- Ergo, per te [Следовательно, по-твоему (лат.)], зеркало есть поверхность, - поймал его на слове доминиканец. - Отлично. Тогда разреши-ка такое затруднение. Если зеркалом является поверхность, стало быть, для сущности зеркала безразлично, что лежит за этой поверхностью, ибо то, что находится позади, не влияет на сущность того, что находится впереди, id est [То есть (лат)], поверхность quae super faciem est, quia vocatur superficies facies ea quae supra videtur [Каковая находится наверху, почему и называется поверхностью та ее сторона, которая видима сверху (лат.).]. Ты признаешь это или не признаешь?

Волосы на голове несчастного мученика науки стали дыбом, словно их притянуло магнитом.

- Соглашаешься ты или не соглашаешься?

"Соглашусь со всем, что вам угодно, преподобный отец", - думал толстяк, но не решался высказать это вслух, чтобы его не засмеяли. Вот это называется влип!

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза