Флибустьер

Возле каждой из трех дверей надстройки стояло по паре мушкетеров с мушкетами, поставленными на палубу у правой ноги и придерживаемыми за ствол правой рукой. В капитанскую каюту вела крайняя левая дверь. На ней был нарисован герб — вверху на белом горизонтальном поле два перекрещенных, черных якоря, посередине на горизонтальном синем — стилизованная золотая лилия, а внизу на белом — красный то ли побритый лев, то ли непричесанный леопард, шагающий в прошлое, высунув длинный язык, загнув хвост до шеи и выпустив длиннющие когти. Как догадываюсь, это герб графа де Турвиля.

Приоткрыв дверь и заглянув вовнутрь, юноша доложил:

— Полковник Александр де Кофлан, виконт де Донж!

После чего кивнул мне головой, разрешая войти. К счастью, сам он закрыл за мной дверь, оставшись снаружи. В закрытом помещении я бы не выдержал ароматовую атаку и заблевал всю капитанскую каюту, довольно просторную, заполненную светом, попадавшим через четыре больших прямоугольных иллюминатора, два бортовых и два кормовых. Слева от двери, рядом с иллюминаторами, стоял прямоугольный стол, судя по количеству стульев, на пятнадцать персон, во главе которого сидел на единственном стуле с высокой спинкой мужчина лет пятидесяти в парике из волнистых волос каштанового цвета и длиной до плеч, не припудренных. Выбритое лицо с печальными карими глазами, длинным ровным носом, небольшим ртом с выпирающей, нижней губой, раздвоенным подбородком. На шее повязан красный шарф. Жюстокор светло-коричневый и с золотым цветочным узором, напоминающим тот, что у племянника, но пуговицы черные, вроде бы агатовые. Из рукавов выглядывают кружевные манжеты белой рубахи из тонкого полотна. На безымянном пальце левой руки массивный золотой перстень-печатка с барельефом в виде двух перекрещенных якорей. Я представлял себе адмирала Анн-Иллариона де Костентина, графа де Турвиль, немного другим, но у меня редко совпадет портрет, составленный по рассказам о человеке, с тем, какой он на самом деле. Перед адмиралом стоял золотой бокал с широкой подставкой и барельефами в виде солнца с искривленными лучами. У противоположного конца стола справа сидел и скрипел гусиным пером, макая его в серебряную чернильницу, пухлый монах с загорелой лысиной, обрамленной коротко подстриженными, черными волосами с проседью, и холеными, белыми руками, одетый в черную шелковую рясу. По левую руку от него лежала стопка белой дорогой бумаги, по правую — стоял серебряный узкий и высокий стаканчик с гусиными перьями, а по центру — оловянная кружка, из которой монах отхлебнул, дописав предложение. Мода сейчас такая — держать секретарем монаха. Наверное, так дешевле. Третьим в каюте был седой слуга, который, спиной ко мне, возился в широком буфете у кормовой переборки между иллюминаторами. На нем были синяя короткая курточка, черные короткие и широкие штаны, белые чулки и покрашенные в красный цвет сабо.

Ответив на мое приветствие, граф показал рукой на стул с низкой спинкой слева от себя. Взгляд у него был вроде бы рассеянный, но я почувствовал, что меня раскладывают по полочкам или разбирают на составные части, оценивая рыночную стоимость каждой. У французов поразительное умение любое свое чувство или мнение переводить в ливры или другие денежные единицы. Просите у любого француза, и он, не задумываясь, ответит, на сколько ливров (франков, фунтов стерлингов, долларов…) потянула его ссора с соседом или прошедшая мимо девушка, а уж про свой последний оргазм сообщат с точностью до денье.

— Я слышал, вы захватили много призов, — вяло произнес Анн-Илларион де Костентин.

— Я слышал, вы в позапрошлом году неплохо всыпали англичанам, — так же вяло промямлил я.

Адмирал посмотрел на меня так, будто решал, являются ли мои слова комплиментом или пора наорать на меня? А потом засмеялся искренне, показав желтоватые зубы с изрядным просветом справа в верхней челюсти.

Слуга словно ждал реакцию господина, чтобы сделать правильный выбор. Услышав смех, он принес и поставил передо мной золотой бокал со скривившимися солнцами и налил белого вина из золотого кувшина емкостью литра два. Вино было кислое, но не местное, с интересным послевкусием.

— Меня предупреждали, что у вас своеобразная манера шутить, — улыбаясь, сообщил адмирал де Турвиль.

— Каждый замечает в нас то, что не досталось ему, — поделился я жизненным наблюдением.

— А что вы заметили во мне? — с нескрываемым любопытством спросил он и посмотрел настороженно.

— Умение быстро вызывать симпатию у незнакомого человека, — не покривив душой, ответил я.

Судя по смягчившемуся лицу адмирала, лизнул я ловко.