Флейта Аарона. Рассказы

— Продолжаете ли вы до сих пор эти поиски, Лилли? — спросил маркиз.

— Разве от нас с вами, женатых людей, не покинувших своих жен, можно ожидать, что мы еще чего-нибудь ищем? — ответил Лилли. — Разве мы не удовлетворены всем сердцем теми чудесными женщинами, которые дали нам счастье называть их своими женами?

— Конечно, конечно, — сказал маркиз. — Мы обязаны убеждать в этом себя и других. Но сейчас мы ведем беседу с глазу на глаз. Почему бы нам не раскрыть друг пред другом сокровенную тайну сердца?

— Что же вы там обнаруживаете? — спросил Лилли.

— Позволите говорить мне откровенно за себя и за других? Все мы, на вид, удовлетворенные жизнью люди, в тайной сердцевине своего существа испытываем тревогу пустоты. Наш интимнейший запрос к жизни не удовлетворен. Что-то терзает и грызет нас изнутри. Признайте, что я говорю правду?

— Хорошо. Но что же такое это «что-то»?

— Не знаю. Но думаю, что это нечто, имеющее отношение к любви. Вероятно, сама любовь грызет наше нутро, как раковая язва.

— Почему бы это? Разве такова, по вашему представлению, самая природа любви? — опять спросил Лилли.

— Не знаю. Право, не знаю. Может быть, действительно, это коренится в самой природе любви. Вот послушайте. Я люблю свою жену. Она мне очень дорога. Я восхищаюсь ею, уважаю ее, верю ей. Она значит для меня гораздо больше, чем какая бы то ни была женщина на свете, больше даже, чем моя мать. Итак, я счастлив, и она счастлива нашей любовью, нашим браком. Так было. И вот слушайте дальше. Ничто не изменилось. Любовь не изменилась, она все та же. И тем не менее, теперь мы уже больше не счастливы. Да, мы несчастны. Я знаю, что она несчастна и что я несчастлив.

— Что же случилось? Почему? — участливо спросил Лилли.

— Да. Счастья больше нет, — продолжал маркиз, и на лице его отразилась мучительность овладевшего им порыва откровенности. — Счастье ушло от нас. Но я и не требую счастья. Откуда у меня право на него? Желать счастья — пустое ребячество. И вот, в нас обоих, я вижу это, сидит что-то, что грызет нас, толкает, влечет куда-то, мы сами не знаем — куда. Это подтачивает нашу жизнь. И все-таки мы любим друг друга, мы страдали бы, если бы разлучились. Вы понимаете меня?

— Да. Я понимаю вас. Я переживаю нечто, сходное с этим. Но я желал бы услышать от вас, почему же именно так случилось? Почему?

— Я буду говорить все, что думаю. Вы позволите? А вам я предоставлю право откровенно высказать мне свое мнение, если мои слова покажутся вам бредом сумасшедшего. Хорошо? Так слушайте. В наше время женщина вожделеет к мужчине, и он должен идти к ней, потому что она его желает. Понимаете? Скажем — я иду к женщине. Предположим, к своей жене. Я иду к ней с кипением в крови, потому что я пожелал иметь ее. Тогда она отстраняется от меня, прогоняет меня, говорит: нет, нет, только не теперь, я устала, я плохо себя чувствую, я не расположена. Она отстраняет меня, держит на отдалении до тех пор, пока не заметит, что я не в настроении, что я не в духе, что вообще кровь моя уснула, что во мне нет, понимаете, влечения к ней. Тогда она обвивает меня руками, осыпает ласками, льнет ко мне, всячески старается пробудить во мне потребность обладания ею. И она добивается своего, — я беру ее. И я люблю ее, она счастлива. Все хорошо. Хорошо потому, что побуждение шло от нее, зачинщицей была она, действовала ее воля. Я не помню во всю свою жизнь, чтобы жена зажглась любовью ко мне, уступая моей любви, подчиняясь моему любовному почину. О, да — она подчинялась мне, потому что я бывал настойчив, или потому, что она хотела быть хорошей, покорной и любящей женой. Но что в этом? Скажите, какая этому цена? Чего стоит женщина, покорно отдающаяся мне, но не отвечающая любовью и страстью на мою страсть и любовь? Это хуже, чем ничто. Хуже! Вот это-то и подымает во мне неудовлетворенность и будит недоверие. Когда я говорю ей все это, она утверждает, что все это неправда, выдумка. Она уверяет, что только того и хочет, чтобы я желал ее. Любил ее и желал. Но именно тут-то она и обнаруживает, что ставит впереди свою волю. А если я прихожу к ней по собственной воле, она отстраняет меня или только допускает меня к себе. Даже теперь, после десяти лет брачной жизни, все это происходит так же, как в первые дни. Но теперь я понимаю, в чем дело, а в течение долгих лет не понимал…

Маленький полковник был в каком-то исступлении. Лицо его перекосилось. Голубые глаза выкатывались из орбит и сверкали белками. Он в упор смотрел на Лилли.

— Разве не все равно, — тихо произнес Лилли, — в ком из вас желание рождается раньше?

— Не все равно! Нет, не все равно! — крикнул маркиз.

— Конечно, дорогой мой, не все равно, — задумчиво сказал Аргайл.

— Да, — мрачно подтвердил Аарон.

Маркиз обвел всех взором.