Флейта Аарона. Рассказы

— Разве человек не способен быть одиноким, до последнего предела замкнутым в самом себе? — задумчиво произнес Лилли.

— Это — бессмысленное требование, — возмутился Аргайл.

— Вы хотите уподобить нас Симеону Столпнику, одиноко высящемуся на своем столпе.

— Я не имею в виду брать пример с Симеона Столпника. Я спрашиваю только: разве нельзя жить со своей женой и любить ее, иметь детей — и все-таки чувствовать себя одиноким, знать, что в глубине глубин ты один, — и радоваться этому? Ведь по существу человек одинок в мире, навеки одинок. Такова его сокровенная природа. Связанность с другим существом — вещь вторичная и более поверхностная, — ответил Лилли.

— Можно быть одиноким в чем хотите, — сказал Аргайл, — но только не в любви.

— Нет, именно в любви! Именно в любви, более чем в чем-либо ином.

Этими словами Лилли закончил разговор, так странно начатый маркизом Дель-Торре в маленькой лоджии, высоко над Флоренцией.

XVIII Маркиза

Аарон не забыл о приглашении и явился к Дель-Торре на обед. Но когда в комнату, куда ввел его слуга, вошла хозяйка, он был глубоко поражен. Он почти не узнал ее. Она показалась ему похожей на дьяволицу со своей низко спущенной на брови прической и во всем блеске современной жестокой женской элегантности. На ней было чудесное платье из тонкого вельвета глубокого синего цвета, с перевязью из золотистого газа вокруг бедер. Покрой платья был подчеркнуто современным. Оно оставляло открытым значительную часть ног, спину, грудь и прекрасные белые руки от самых плеч. Вокруг шеи поблескивало ожерелье из темно-синих сапфиров. Губы были вызывающе красны, а брови откровенно подчеркнуты гримировальным карандашом. Ее вид одновременно испугал и восхитил его. Она села против него, и ее точеные ноги в золотистой паутине тончайших чулок волнующе засверкали своей полуобнаженностью. Взгляд Аарона невольно приковался к ним.

Снисходительная улыбка маркизы указывала на то, что она заметила произведенное ею впечатление.

— Вы не забыли, надеюсь, принести свою флейту? — произнесла она своим однозвучным, печально-спокойным голосом.

— Да, она со мной.

— После обеда я, может быть, решусь петь, если вы согласитесь аккомпанировать мне. Хотите?

— Я думал, вы не любите петь с аккомпанементом.

— Я имею в виду не аккомпанемент, в прямом смысле слова, а исполнение мелодии голосом в унисон с флейтой. Не знаю, как это выйдет. Хотите попробовать?

— Попробуем.

Вошел Манфреди. Он и дома был в военной форме. Протянув обе руки гостю, он приветливо воскликнул:

— Здравствуйте! Как я рад вас видеть! Надеюсь, все у вас благополучно?

— Да, благодарю вас, — ответил Аарон, с недоумением подметив на красивом лице маленького маркиза какую-то странную улыбку.

— Где вы были вчера? — спросил Манфреди.

— Я был в Уффици.

— В Уффици! Какие картины смотрели?

— Мы были вдвоем с Деккером. Мы бегло осмотрели все.

— А что произвело на вас наибольшее впечатление?

— У меня перед глазами до сих пор стоит Венера Ботичелли. Венера на раковине. Она прекрасна. Легко представить себе женщину гораздо более совершенного сложения. Но мне понравилось ее тело и пронизанный солнцем морской воздух, словно просвечивающий сквозь него.

— По-моему, у нее такое выражение, точно она хочет показаться невиннее, чем она есть, — сказала маркиза. — Согласны ли вы с общим мнением, что главную прелесть Ботичеллиевой Венеры составляют стыдливость и невинность?

— Невинность? Я никогда в жизни не придавал ей большого значения, — сказал Аарон.

— Ха-ха-ха, — засмеялся маленький полковник. — Я разгадал вас. Вы принадлежите к той породе мужчин, которые хотят играть роль Антония при Клеопатре. Ха-ха!

Аарон вздрогнул, как от удара, но сделал вид, что шутка Манфреди показалась ему смешной. Мозг его сверлила мысль: правда ли, что он хочет сделаться Антонием при Клеопатре? Он невольно взглянул на маркизу. Она смотрела в сторону, но явно чувствовала на себе его горящий взгляд. И вдруг обернулась к нему с играющей на губах призывной, жутко откровенной улыбкой. Аарон почувствовал, что в дьявольских чарах ее глаз и этой улыбки все связывавшие его запреты растаяли. Холодок страха заполз в его сознание, но другая, более могучая, чем страх, горячая волна захлестнула его.

И в этот миг она стала для него Клеопатрой.

Вошедший слуга доложил, что обед подан. Маркиза усадила Аарона рядом с собой. Обед состоял из изысканных и легких блюд. Но Аарон не замечал, что ел.

За кофе разговор коснулся служебных обязанностей Манфреди. Он очень тяготился ими и не мог дождаться обещанной вскоре демобилизации. Затем беседа перешла на палаццо, в котором жили супруги Дель-Торре.

— У нас наверху есть терраса с прекрасным видом. Она видна из ваших окон, мистер Сиссон. Обратили ли вы на нее внимание? — спросил Манфреди.

— Нет.

— Так поведем туда нашего гостя, — предложила маркиза.