Флавиан

Я стоял на ступенях паперти, оттеснённый от Флавиана радостно окружившими его прихожанами, воркующими подобно стайке голубей, всегда окружающих бабу Мусю — горбатенькую пенсионерку из соседнего подъезда, ежедневно выходящую на край газона с размоченными в воде хлебными корочками кормить своих «гули-гулей». Продолжая наслаждаться не оставляющим меня чувством окрыляющей лёгкости, я с любопытством наблюдал эту умилительную картину. А ведь и впрямь, похоже, подумал я, ведь Флавиан, как баба Муся, тоже даёт им пищу — пищу духовную, и они, подобно проголодавшимся птицам, слетаются к тому, из чьих рук эта пища сыплется на них изобильно!

— Всё! Братия и сестры! — добродушно пророкотал Флавиан. — Храм открыт, идите зажигать лампадки, пишите записки, ставьте свечи! Мать Серафима, помоги Анне «за ящиком»! Пойдем, Алексей, успеем чего-нибудь покушать.

В домике-сторожке столом распоряжалась «Катина» Клавдия Ивановна. Несмотря на внушительный объём своего пышного тела, она шустро и ловко сновала в ограниченном пространстве маленького домика между «трапезной» (два на три метра примерно) и ещё более крошечной кухонькой, чего-то всё принося, нарезая, подкладывая.

— Батюшка, миленький, мать Серафима велела вот окрошечкой Вас попотчевать, селёдочка ещё «под шубой» вот, настоялась уже, рыбка красненькая малосолёная, пирожки с грибочками. Лёшенька, Вам окрошечки погуще?

— Садись с нами, мать-хлопотунья, всего достаточно, сама покушай!

— Спаси Господи, батюшка, я уже поснедала! Вот капусточки квашеной Нина только сичас принесла! Лёшенька, кушайте, не стесняйтесь!

Я не стеснялся и кушал, хотя вкус пищи не доставлял мне, как прежде, отрады и услаждения, елось как-то само по себе. Переполнявшее меня новое чувство радостной лёгкости и тихого трепета как бы перекрыло собой все прочие чувства и ощущения. Я с любопытством прислушивался вглубь себя — там было тихо, чисто и хорошо!

— Алексей, ты тут спокойненько чаёвничай, я уже в храм пошёл, чай попьёшь и приходи, не торопись.

Флавиан встал, молча помолился, перекрестился широко, вздохнул и бочком выбрался из-за стола.

Дожевав пирожок с малиной, запив его ароматным «с милицией» (мелиссой в интерпретации Клавдии Ивановны) чаем, я тоже встал, перекрестился, в подражание Флавиану — широко и неторопливо.

— Клавдия Ивановна! А какую молитву после еды положено читать?

— Сичас, Лёшенька, сичас, миленький, вот она тут, в молитвословчике, тридцать вторая страничка, вот: «Благодарим Тя, Христе, Боже наш…», нате, сами, Лёшенька, прочитайте!

Слегка запинаясь, я прочитал.

— Лёшенька! Как же отрадно на Вас смотреть теперича! Помните, я Вам говорила, что у батюшки золотенького нашего Флавиана самое душе отдохновение и отрада? Вон ведь и вы прям сияете сегодня, а ехали-то сюда грустненький такой, тревожненький, страсть как жалко Вас было!

— Я, Клавдия Ивановна, даже и не верю теперь, что это был я! Такое ощущение, что меня от прежней жизни вечность отделяет, хотя третий день только, как я из Москвы выехал…

— Так вечность и отделяет, Лёшенька, миленький, дорогой, блаженная вечность — Царство Небесное! Кто божественной жизнью жить начинает, для того завсегда, Лёшенька, ровно пропасть какая от прежнего разверзается, нету уж назад дороги. Враг-то, лукавый, порой сбить человека пытается — давай, мол, назад — в прежнюю жизнь! А туда уже хода и нету — только в пропасть! Жил, не зная Бога, — одна погибель, познал, да отрёкся — много раз худшая! Так что вы, Лёшенька, драгоценный, туда, назад, даже и не смотрите, только на Господа Спасителя нашего, Церковь Святую, и вот батюшку Флавиана слушайте, видели, сколько к нему народа приехало? А уж что тут на Пасху бывает! И не сосчитать. И профессора-доктора какие-то, и военные большие, и художники из Москвы, ну и мы, которые попроще, не перечесть, в общем. И все приезжие отовсюду! Местных-то немного осталось, человек, может, около сорока. Но в церкву почти все ходят, а не везде так. В других местах, а я ведь, Лёшенька, «перекати поле» — много где побывала, в основном пьют, местные-то, смертным запоем и мрут. А здесь, в Покровском, люди благочестивые, тоже ведь не без трудов батюшки нашего ненаглядного, отца Флавиана. Ой, Аксинья колокольню открывает, сичас звонить зачнёт! Идите в церкву, Лёшенька, милый, идите ко всеночной, я сичас стол приберу быстренько и — бегом за вами!

— Спаси Вас Господь за угощение, Клавдия Ивановна!

— Во славу Божию, Лёшенька! Во славу Божию, миленький!