Флакон смерти №5

– Мог бы уж поднапрячься и приложить побольше усилий, – заявила Зоя, мило глядя на Павлика. – Прошу, не суй мне под нос свой жуткий веник, я равным счетом ничего теперь не чувствую.

Уставившись на повязку у нее на носу, Павлик в волнении спросил:

– А что произошло? Несчастный случай? Бытовая травма?

Зоя, кивнув на лежавшие на столике документы, сказала:

– Ты же у нас кандидат медицинских наук, правда, диссертацию наверняка купил, но общее представление имеешь. Почитай, тут хоть и на итальянском, но анамнез на латыни.

Схватив документы, Павлик принялся лихорадочно листать их.

– Nervi olfactorii… Bulbus olfactorius… Tractu olfactorius…

Зоя любезно заметила:

– Вижу, с латынью в меде ты не особо дружил, еще бы, тебе, как сыну профессора, автоматом ставили. Сам видишь, полная резекция обонятельных нитей, соединяющих обонятельную луковицу с обонятельным трактом…

Листы посыпались у Павлика из дрожащих рук, он завизжал:

– Какая такая полная резекция, рыбка моя? Почему?

Зоя ответила:

– Потому что я попросила. Конечно, медицинских показаний никаких не было, более того, эта операция может привести тех, кто ее провел, за решетку, но ради меня эти люди были готовы на все.

Павлика била крупная дрожь, а Зоя вздохнула:

– Не нравится мне твоя треморная симптоматика. Раньше я могла бы, принюхавшись, сказать, есть ли у тебя Паркинсон или нет, а теперь не могу. Потому что я лишена обоняния – раз и навсегда. Восстановить уже не получится. Я не чувствую и никогда больше не почувствую ни единого запаха. Но если бы чувствовала, то, готова поспорить, почуяла бы, как ты себе в штаны наложил, мой без пяти минут повелитель зловоний.

Павлик, бухаясь на стул, уставился на нее.

– Ты с ума сошла!

– Нет, наоборот, я поступила крайне рационально. А с ума сошел ты, желая заставить меня работать на тебя, чтобы стать самым богатым человеком в мире, и угрожая жизни моей дочки. Нейрохирурга, согласного удалить мне ту самую внутричерепную гематому, виновницу моего дара, мы так быстро не нашли. Да и опасно это, а умирать я пока не намереваюсь. А тут раз-два покопошились будто раскаленной спицей у меня в носу, и все, я теперь ничегошеньки не чувствую и никогда уже не смогу: обонятельные нити никак не восстановить.

Швырнув ей розы в лицо, Павлик завизжал:

– Тебя убить мало! Что ты наделала, гадина?

– Ах, уже не рыбка моя? Я всего лишь обезопасила себя и дочь от посягательств со стороны подобных тебе мерзавцев. Раз и навсегда решила проблему оперативным путем. Конечно, ты можешь от злости убить меня прямо здесь, но не советую тебе пытаться сделать это…

Она нажала на кнопку экстренного вызова, и в палату вошли два исключительно дюжих санитара, которые, молча подхватив под руки Павлика, поволокли его, обмякшего и всхлипывающего, прочь.

– И передавай привет жене и своим дискам под матрасам от уже не твоей рыбки! – попрощалась с ним Зоя и откинулась на подушку, понимая, что видела это ничтожество, которое едва не стало ее мужем, последний раз в жизни.

Через несколько минут в палату заглянула профессорша.

– Твой Паоло как угорелый помчался в аэропорт. Наверняка летит обратно, но мы с него глаз не спустим, пока не покинет пределы страны. А ты как, в порядке?

Зоя, снимая с носа повязку, сказала:

– Фу, убери эти розы, они ужасно пахнут поясничным спондилоартрозом. Да, мой, как ты говоришь, Паоло поверил, еще бы, он ведь троечник в медицине, стоило сунуть ему липовый отчет о не имевшей места операции, и он поверил.

Профессорша, собирая раскиданные розы, сказала:

– Но если он узнает, что ты продолжаешь работать в проекте…

И смолкла.

Она все поняла правильно.

Зоя мягко произнесла:

– Моя помощь вам больше не нужна. Инвесторов хоть отбавляй, «лягушонок» появится на рынке через полтора-два года и спасет миллионы человеческих жизней. Мне вполне достаточно знать, что я была причастна к его разработке. Но в лабораторию я больше никогда не приду.

Потому что если не Павлик, то кто-то другой. Зоя решила, что пусть для всех остается непреложным фактом, что она лишилась обоняния, – профессорша не проговорится.

– Вы уедете? – спросила дрогнувшим голосом профессорша, и Зоя кивнула.

– Да, Лучик давно уже хочет увидеть китов в океане. Но мы обязательно вернемся, обещаю!

Океан пах всем. Это был даже не один запах, не соло и даже не концерт, а подлинная вековечная симфония невероятных запахов. Зоя, подставив лицо резкому ветру, трепавшему ее волосы, и наблюдая за дочкой, бегущей по кромке сизо-пенистой воды, думала, что все мы из воды пришли и в воду уйдем – самое позднее, когда воды океана поглотят последний кусочек суши.

Жизнь зародилась в воде, и со смертью все канет в этот величественный и бездонный океан вечности.

Запах океана ей что-то напомнил, но она не смогла сказать, что именно. Но что-то такое родное, близкое и любимое. Ну да, прямо как запах Антоши или Лучика при рождении.

Смерти Зоя не боялась, хотя знала, что та ревниво следит за каждым ее шагом. Ну да, она ведь стольких вырвала из ее когтей, но Лучика она ей не отдаст.