Fidem

Гримберт проверил все системы. Многие из них нестабильно работали, многие посылали в визор аварийные сигналы, но общая функциональность еще не была нарушена. «Серый Судья», хоть и безмерно потрепанный, был жив.

– Ты ведь с самого начала знал, что Шварцрабэ был самозванцем?

– От самой переправы.

– И не сказал мне. Почему?

– Хотел посмотреть, как «Керржес» будет пировать твоими потрохами.

– Но передумал.

Берхард кивнул:

– Ты отпустил меня. Впервые в жизни поступил не так, как поступил бы Паук, которого я знаю. Совершенно не в твоей манере. Может, мертвая пятка и в самом деле умеет творить чудеса, а?

Гримберт ощутил, как его тело, укрытое в стальном коконе, перестает дрожать, как расслабляется, теряя чувствительность, сливаясь с огромным стальным организмом. Это было приятным ощущением. Точно из его тела – настоящего тела – изъяли какую-то важную деталь, а теперь вернули на свое место.

«Ржавый Жнец» уже не выглядел грозной боевой машиной. Он привалился к стене, опустив тяжелую голову, из-под лопнувшей лобовой брони с негромким треском вырывалось пламя. Прямо напротив него замер «Варахиил», потерявший свою смертоносную грациозность. Орудия «Жнеца» оставили в его корпусе огромные пробоины, но сам Стерх из Брока был еще жив – вяло копошился в амортизационной сети, обводя мир невидящим взглядом.

– Ловкий трюк, – Берхард с интересом разглядывал поверженных рыцарей. – Как тебе удалось стравить их между собой?

– Distulit ordinem, «отложенный приказ». Я приказал «Судье» выстрелить последним снарядом, едва только я произнесу «Огонь». Он и выстрелил. Как видишь, расчет оказался верен.

– И они оба…

– Оба были так напряжены, держа друг друга на мушке, что каждый из них решил, будто стреляет другой. Все остальное – обычный рефлекс.

Берхард покачал головой:

– Иногда я пытаюсь понять, что именно позволяет тебе выбраться живым из очередной переделки, Паук, твое необъяснимое везение или твоя потрясающая самонадеянность?

Ягеллон наконец смог выбраться из разбитой вдребезги кабины, но на этом его силы иссякли – роняя изо рта капли, он привалился к своему поверженному доспеху, оставляя на позолоте темно-карминовые разводы.

– Берхард, будь добр…

– Рад помочь, мессир.

Берхард подобрал с пола увесистый осколок витража с куском свинцового переплета, деловито взвесил в руке и, хмыкнув, подошел к лежащему Ягеллону. Тот попытался отползти, но не смог. Коротко выдохнув, Берхард обрушил осколок ему на переносицу и удовлетворенно кивнул. Несколько раз дернувшись, Стерх из Брока сделался так же недвижим, как и его доспех.

– А что Красавчик Томаш?

Берхард заглянул в расколотую кабину «Жнеца» и поморщился:

– Если ты надеялся на кусок с румяной корочкой, то уже опоздал. Чертовски пережарено, как по мне.

– Он и при жизни был суховат.

Берхард кивнул, оценив шутку, но не улыбнулся:

– Тебе лучше поспешить, мессир. Если это уханье означает именно то, что я думаю, «Вопящий Ангел» несется сюда на всех парах.

Гримберт и сам слышал шаги. Тяжелые, гулкие, возвещающие появление машины сверхтяжелого класса – от ее поступи, казалось, поскрипывали стены. Сотни тонн бронированной стали, которыми управляет ярость приора Герарда. Этой совокупной силы хватит, чтобы разнести весь Грауштейн. Хватит и на долю «Серого Судьи».

Система управления огнем, которую он вызвал на визор, отозвалась тревожной алой пульсацией, демонстрируя состояние боеукладки. Пусто. Он только что потратил свой последний снаряд.

Гримберт устало усмехнулся. Даже если бы «Судья» был набит снарядами под завязку, его бой против «Вопящего Ангела» едва ли затянулся бы больше, чем на две неполных секунды. В каких бы обстоятельствах он ни принял бой, нелепо думать, будто «Ангел» оставит ему хотя бы тень шанса на победу.

Возможно, есть и другие способы отсрочить неминуемое? Вспомнить, почему его прозвали Пауком. Сплести тонкое кружево из завуалированных угроз, намеков, посулов, лжи и лести… Набросить его на приора, пытаясь выиграть время. Может, он еще не до конца исчерпал положенный ему запас чудес?..

– Куда собрался, мессир? – спросил Берхард, когда «Судья» стал неуклюже поворачиваться среди обломков и распластанных тел. Некоторые из них сминались беззвучно, другие издавали хруст, заставлявший Гримберта брезгливо стиснуть зубы.

– Наружу. Не хочу умирать, как крыса в каменной норе. Оставайся тут. Делай то, что умеешь лучше всего, – прячься. Рано или поздно тут появятся другие люди. Может, у них будут рясы иного цвета или иной формы тонзура, неважно. Расскажи им все, что знаешь про чудо Грауштейна. Про «Керржес». Про меня. Черт побери, может, хотя бы с того света мне удастся достать Герарда…

– Выходи, Паук!

Приор Герард не воспользовался радиосвязью. Микрофоны «Вопящего Ангела», способные заглушать канонаду на поле боя и гнать в атаку тысячи пехотинцев, разразились таким ревом, что на полу разгромленного собора задребезжали осколки витражей.

– Выходи или я похороню тебя прямо там!

Гримберт собирался сказать еще что-то на прощание Берхарду, но обнаружил, что того уже нет на прежнем месте.