Fidem

– Давайте! – изо всех сил крикнул он. – Выстрелите! Объясните приору, почему его главное сокровище превратилось в пепел. А он сам сможет объяснить это ордену? За Грауштейн его, пожалуй, кастрируют и выжгут мозг. Но за пятку… За пятку его подвергнут таким пыткам, что самому сатане на том свете станет тошно! Стреляйте! Стреляйте!

Звуком, прервавшим его, был смех. Тяжелый хриплый смешок Красавчика Томаша.

– Можешь сожрать ее с перцем, идиот. Все так же глуп, как и прежде. Ни черта не понял.

– Стой.

Этот голос принадлежал Ягеллону. Холодный, как и прежде, он казался голосом ожившей ледяной статуи. Однако звучал достаточно резко, чтобы Томаш осекся.

– Чего тебе? Или тебе в самом деле дорог этот кусок мяса?

– Это мощи святого, – голос Стерха из Брока неприятно зазвенел. – Опусти их, Паук. Иначе мы придумаем для тебя смерть стократ неприятнее, я обещаю это.

– В империи пять дюжин маркграфов, – Гримберт ухмыльнулся, с удивлением обнаружив, что его мимические мышцы еще помнят, каково это. – А сколько пяток у святого Лазаря? Одной больше, одной меньше, велика ли разница?

– Опусти ее обратно или…

– Уйди с линии огня! – неприязненно буркнул Томаш. – Тошно смотреть. Пятка… Кусок гнилого мяса твоя пятка!

– Эти мощи принадлежат собору в Броке.

Томаш сдавленно зарычал, как пес, чьего загривка коснулась чужая рука.

– Отвали в сторону, говорю!

– Он отдаст ее мне. Или я запихну его собственные останки в раку. Едва ли много паломников явятся, чтоб поклониться святому Гримберту…

– Опомнись, дурак! – зло огрызнулся Томаш. – Теперь у тебя больше богатств, чем во всем вашем Броке! Один только «Керржес» сделает нас герцогами! А ведь кроме него осталось еще много всего. Герард говорит, сокровищницы лангобардов хватит, чтоб обеспечить наших правнуков! А ты думаешь о какой-то пятке?

Гримберту показалось, что он слышит тяжелое дыхание Ягеллона – несмотря на свою обычную сдержанность, он, кажется, был раздражен настолько, что частично утратил над собой контроль.

– Плевать на богатство и титулы. Эти мощи – священное достояние всего лехитского народа. И они вернутся в Брок.

– Уйди в сторону, ты заслоняешь цель! – раздраженно потребовал Томаш. – Не собираюсь рисковать головой из-за твоей глупости! Если дознаватели ордена пронюхают об этом, весь план отправится к чертям!

– Туда отправишься и ты, если встанешь между мной и святым Лазарем. Опусти орудия, старый дурак.

– Учти, я выстрелю, даже если ты окажешься на линии огня!

– Не выстрелишь, – холодно ответил Ягеллон. – Господь не даст тебе этого сделать. Я спасаю святыню.

– Прочь!

– Отойди, иначе пеняй на себя.

– Ах ты дрянной ощипанный гусь!..

Гримберт набрал воздуха в грудь. Легкие трещали, как старая мешковина, в голове помутилось. Но он знал, что сможет произнести одно слово.

– Огонь! – крикнул он, давясь собственным криком. – Огонь! Огонь! Огонь!

Гримберту показалось, что тысячелетние своды собора обрушились ему на голову, но это были лишь осколки мозаики, которая украшала стены, сорванные со своих мест чудовищным грохотом выстрела.

Второй выстрел ударил почти тотчас за первым, третий раздался несколькими секундами спустя, а потом их сразу полыхнуло столько, что сознание Гримберта, задребезжав, наконец милосердно погасло, точно разноцветный витраж, размолотый пулеметной очередью.

Часть двенадцатая

Сознание возвращалось медленно, неохотно, словно с отвращением забираясь в давно опостылевшее и изношенное тело. Тело… Гримберт едва не фыркнул. То, что осталось от его тела, скорее всего, представляет собой истекающую кровью раздавленную оболочку. Странно еще, что он не чувствует боли. Но ее наверняка будет чертовски много и…

Он вдруг осознал, что видит. Клубы сгоревших пороховых газов, поднимающиеся под своды. Наваленные грудами мертвые тела, похожие на ворох тряпичных кукол, брошенных в беспорядке и выпотрошенных. Разбитые пулями осколки витражей, укрывающие мертвецов пестрым разноцветным ковром.

Он видит!

Лишь после того, как по груди прошла сладкая дрожь, он понял то, что должен был понять с самого начала, едва придя в чувство. Он смотрел на мир с высоты, с которой не может смотреть обычный человек. Точно Господь вселил его душу в тело великана. Мало того, спектр доступных ему цветов не был свойствен человеческому глазу – слишком бедная палитра, слишком смазаны полутона. Гримберт попытался пошевелиться и ощутил слабый гул гидравлики.

– Очнулся, мессир?

– Да, – тихо произнес он. – Пожалуй, что да. Это ты дотащил меня до доспеха?

Берхард похлопал по бронированной ноге «Судьи».

– А кто бы еще? Сказать по правде, работка была не из простых, даром что весу в тебе – как в полудохлой индейке. Пришлось повозиться, чтоб затащить тебя внутрь и вставить штифты.

– Я же сказал тебе…

– Уходить? – Улыбка редко освещала грубое лицо Берхарда. Но в этот раз Гримберт отчетливо ее видел. – Смеешься? Только ради этого я оставался возле тебя последние три с четвертушкой года. Чтоб увидеть, как тебя, самонадеянного паука, расшибут к черту. Только это и держало меня. А ты хочешь лишить меня главного приза? Моей единственной награды?