Fidem

– Это не он. Теперь я отчетливо вижу это. Во-первых, он не узнал нас на переправе. А ведь «Судья» не из тех доспехов, что забываются так быстро. Я сам подвержен забывчивости из-за постоянной нейрокоммутации, но у него такого оправдания нет. Во-вторых… Во-вторых, я со всей ответственностью могу заявить, что этот человек, называющий себя Хуго фон Химмельрейхом, Черной Вороной из Нижней Саксонии, лжет. Поскольку настоящий Хуго фон Химмельрейх мертв.

– Откуда вам это знать? – резко спросил Томаш. – Вы…

– Потому что я сам его убил.

– Что?

Они смотрели на него – все четверо. Замерев без движения, изготовив к бою орудия, смотрели так пристально, что будь он без брони, могли бы провертеть в нем дыру одним только своим концентрированным взглядом.

– Я сам убил его, – повторил Гримберт спокойно. – Расстрелял на рассвете тем же днем, когда мы встретились. Он повернулся к костру, чтобы подбросить дров, и в этот момент я всадил ему в спину длинную пулеметную очередь. Почти разорванный напополам, не успевший даже изумиться, он молча рухнул в костер и больше не шевелился. Да, он был мертв – мертвее, чем паломники, что украшают собой улицы Грауштейна. Окончательно и бесповоротно мертв, и, смею заверить, все пятки мира сообща не смогли бы воскресить его к жизни.

«Вопящий Ангел» медленно переступил с ноги на ногу. Его бомбарды, кажется, сбили прицел, потому что уставились не на «Судью», а куда-то в сторону.

– Вы хотите сказать… Вы…

– Вот почему ни одна душа в империи франков не знала о его смерти. Он не погиб на поле боя, защищая христианскую веру и честь рода, он был убит в спину безвестным раубриттером в глухом лесу. Именно потому хозяин «Керржеса», загодя сооружая фальшивую личину, чтобы проникнуть в монастырь, остановил свой выбор на Хуго фон Химмельрейхе. Он думал, что тот еще жив и болтается бог весть где. Не мог же он предположить, что именно здесь судьбой предназначено ему столкнуться с его убийцей?

– Почему? – звенящим от напряжения голосом спросил Ягеллон. – Почему, черт возьми?

– Хотите знать, почему я сделал это? – Гримберт ощутил, что усмешка на его лице, невидимая никому из них за серой броней «Судьи», разит синильной кислотой. – Потому что я раубриттер. Я знал, что без припасов, денег и патронов мне не дойти до цели. И раздобыть я их мог только таким образом. Вы же не будете судить волка за то, что он задушил оленя?

– Это… Это омерзительно, – потрясенно пробормотал приор Герард. – Отвратительный и бесчестный поступок, идущий вразрез со всеми мыслимыми рыцарскими добродетелями! Чудовищно!

– Верно, – согласился Гримберт. – Теперь вы понимаете, что я имел в виду, когда обещал, что вы поверите моей истории? Или кто-то из вас собирается сказать, что я ее выдумал? Что самолично признался в попрании всех мыслимых добродетелей и рыцарской чести в придачу?

– Вы чудовище, сир Гризео. Не знаю, какое лицо скрывается за вашей броней, но это лицо чудовища.

– Может, и так, – легко согласился Гримберт. – Но нам, чудовищам, непросто уживаться в одном ареале, особенно таком замкнутом, как Грауштейн. Мне приходилось совершать в высшей мере неприятные поступки, но я не натравливал «Керржеса» на ничего не подозревающих людей. Этот сделал человек, называющий себя Шварцрабэ.

– Он прав, – со сдерживаемым отвращением заметил Ягеллон. – То, что совершил сир Гризео, отвратительно, но сейчас это вопрос его совести, нам же надо решить вопрос жизни.

«Вопящий Ангел» тяжело повернулся на своих огромных, как колонны, ногах.

– Значит, это он? Он принес «Керржес» в мой монастырь?

– Это он, – подтвердил Гримберт. – Человек, который укрывается в «Беспечном Бесе». Я не знаю, какие у него счеты со Святым престолом или с вами лично, господин прелат, но знаю, что он в ответе за все смерти, которые произошли в Грауштейне за последнюю неделю. Заметьте, до чего ловко он все устроил. Он не просто выпустил на волю покорное ему чудовище, он использовал ваше же оружие против вас. Использовал чудо Грауштейна и когти «Керржеса», чтобы уничтожить репутацию ордена в этих краях на триста лет вперед. Еще долго, очень долго люди в окрестных городах и селах будут вздрагивать, едва кто-то из них услышит о волшебной пятке святого Лазаря и ее страшных чудесах…

– А я…

– Вы тоже стали его частью, господин прелат. Хотите вы того или нет, но шлейф этого чуда будет тянуться за вами до самой смерти, отравляя жизнь. Вам больше не сделаться приором монастыря – ни один здравомыслящий человек в капитуле не допустит этого. Куда бы ни отправил вас Святой престол, вы будете слышать смешки за спиной и брошенные украдкой ругательства. И даже если вы попытаетесь скрыться от своей новой славы, бросившись бежать еще дальше на север, заперев себя в келье на краю света, приняв все мыслимые обеты и облачившись в вериги, вам все равно не уйти от этого. Потому что покуда вы дышите, вы будете помнить свою связь с этим чудом…