Феномен ДБ

Впрочем, Дмитрий Львович постарался все эти описанные мной мотивы скрыть, чтобы никто не догадался. Поэтому и объявился в романе Бабель, тоже из разряда «смертников» – цель его появления в том, чтобы отвлечь наше внимание от Заславского и Рогова, якобы не они здесь главные герои. По этой же причине возникло малопонятное поселение в глухой тайге под Омском, где Рогов ищет следы пребывания своего деда. Здесь тоже вроде бы «дедовщина» – то и дело в романе возникают слова, знакомые только отслужившим в армии: «карантин», «шкаф», «груша», «удушение». Ну а преодоление «имперского комплекса», что Быков обозначил как цель создания романа, здесь и вовсе ни при чём. Прежде, чем преодолевать, следовало бы разобраться. Увы, даже о причинах репрессий Быкову нечего сказать – есть только ссылка на мнение Конквеста, который в своём исследовании в значительной степени опирался на мнение русских и украинских эмигрантов, свидетельства которых не отличались по понятным причинам объективностью. Но Конквеста и Быкова их объяснения вполне удовлетворили.

Кстати, не удержусь от того, чтобы предложить свою версию, однако относится она к признанию Быкова о том, что он делал в армии, то есть на флоте: «круглое катал, а плоское таскал». Оказывается, последние пять месяцев службы Рогов, прототипом которого я считаю Быкова, учился на связиста – отсюда это катание катушек с кабелем.

С точки зрения «выдавливания» из себя комплексов интересен и роман Быкова «Орфография». Сам по себе он может привлечь читателя сатирой на те нелепости российской жизни, которые были характерны для первых послереволюционных лет. Хотя, на мой взгляд, здесь особенно не над чем смеяться, поскольку более приемлемы сочувствие и сострадание, причём ко всем, кто так или иначе был вовлечён в процесс слишком уж радикальных политических и экономических преобразований. Это уже потом, во времена нэпа и чуть позже, можно было уже вовсю смеяться над некоторыми обитателями столицы, что и сделал Михаил Булгаков в романе «Мастер и Маргарита».

Итак, об «Орфографии». Альтернативная история, квазиисторический роман – такие определения можно применить к этому весьма объёмистому произведению Быкова-повествователя. Но я здесь вижу признаки ещё одного комплекса – это боязнь потерять средства к существованию, остаться без работы. Похоже, Быков и пытается выдавить из себя этот страх. Выдавливает его путём создания в своём воображении и на страницах романа некой Елагинской коммуны для безработных литераторов, редакторов, корректоров и филологов. На первый взгляд, странное решение. Все эти специалисты могли бы послужить своему народу, посвятив жизнь борьбе с неграмотностью населения. Но нет, почему-то это малопочтенное занятие Быков оставляет для других, хотя сам в трудные 90-е годы подвизался в роли школьного учителя. Где здесь логика? А логика в том, чтобы любым путём создать ситуацию абсурда. Если Быков не в силах что-то объяснить, ему приходится высасывать из пальца очередную «версию».

Должен признать, что испытал довольно странное ощущение, пока читал этот роман. Вот кажется, что смысл во всём этом как будто есть, или вроде бы только намечается, а перевернёшь страницу и опять – новые персонажи, другие темы разговоров. А смысла, как не было, так нет. Но, разумеется, Быков придерживается иного мнения. Приведу характерный разговор между журналистом, прототипом которого является сам автор, и хозяином антикварной лавки:

– Да пишу, покуда есть газета. Ну и для себя по мелочи. Я начал тут одну вещь, но не думаю, что доведу до ума. Либо растеряю интерес, либо станет не до писаний.

– Никогда так не станет, – значительно произнес Клингенмайер.

– Да какой же смысл?

– За слово «смысл» я скоро буду брать штраф, как в оны времена, при наполеоновском нашествии, брали за французский язык. Вы говорите, смысл, – он безошибочно вытащил из шкафа небольшую книгу в желтом кожаном переплете. – Полистайте-ка, а потом говорите о смысле. Ять внимательно просмотрел книгу, но не понял хода клингенмайеровской мысли и честно признался в этом.

– Вот и весь смысл, – улыбнулся Клингенмайер. – Он заключен в ней, и вы же не скажете, что его нет?

– Вероятно, есть.

– Уверяю, настанет день, когда он станет для вас яснее ясного. А пока и не спрашивайте никого. Лучше вообще не показывайте кому попало.

Вот это «станет для вас яснее ясного» и «не показывайте», пожалуй, самая здравая мысль, которую я углядел в романе. Сначала Быкову надо бы во многом разобраться, а уж потом писать многостраничные романы.

После этого вывода вполне естественно перейти к комплексу под названием «графомания». Для начала обратимся к словарю [123]:

«Графомания – психическое заболевание, выражающееся в пристрастии к писательству, у лица, лишенного литературных способностей».

У Быкова своё мнение по поводу этого весьма распространённого явления [85]: