Феномен ДБ

Вечно гонимы, бездомны, нищи, всемирны –

Семя семитское, проклятое семижды…

Сколько нас давят – а все не достигли цели.

Как ни сживали со света, а мы все целы.

Как ни топтали, как ни тянули жилы,

Что ни творили с нами – а мы всё живы…

Мы – индикаторы свинства любой эпохи.

Как наши скрипки плачут в тоске предсмертной!

Каждая гадина нас выбирает жертвой

Газа, погрома ли, проволоки колючей –

Ибо мы всех беззащитней – и всех живучей!..

К счастью, здесь нет и намёка на то, что евреи своими руками построили Россию. Только через десяток лет, после того, как Быков почувствовал в себе некие подвижнические силы, вот тогда и протрубил… А вслед за тем пошли все эти разговоры про «ассимилянтский комплекс неполноценности» у Быкова.

Однако пора уже перейти непосредственно к «выдавливанию». Насколько я могу судить, эта тема впервые возникла в беседе Дмитрия Львовича с Игорем Губерманом [121]:

«Я в себя заглянул. И многое понял. Я понял, что нельзя примирить русского и еврея. Поэтому я их из себя выдавливал, сначала еврея, потом русского. Все свои книги я написал, чтобы избавиться от различных страхов и комплексов. "Эвакуатора" я написал, чтобы избавиться от страха перед жизнью, чтобы понять, что бежать некуда. А вот "ЖД" это то, что остаётся, когда выдавишь из себя по капле и жида, и русского».

Но в чём причина такого необычного желания? Перебираю варианты, однако ничего подходящего не нахожу. И вдруг возникла неожиданно шальная мысль: неужто снова двойники? Видимо, Быков решил избавиться от них из опасения, что могут передраться. Понятно, что такие «внутренние» потасовки писателю и журналисту совершенно ни к чему, поэтому и решил выдавливать из себя Быкова-еврея и Быкова-русского.

Пожалуй, стоит обратиться к первому упоминанию о таком «выдавливании» – находим его в письме Антона Павловича Чехова к издателю Суворину [122]:

«Напишите-ка рассказ о том, как молодой человек, сын крепостного, бывший лавочник, гимназист и студент, воспитанный на чинопочитании, целовании поповских рук, поклонении чужим мыслям <…> выдавливает из себя по каплям раба и как он, проснувшись в одно прекрасное утро, чувствует, что в его жилах течёт уже не рабская кровь, а настоящая человеческая».

Тут возникает вопрос: какая же кровь потечёт в жилах Быкова после того, как он «выдавит из себя по капле и жида, и русского»? Возможно, американская или европейская… Или, не дай бог, «северокорейская». А может быть, не надо насиловать свою природу? Одно дело – избавляться от рабского сознания. И совсем другое – избавляться от своих корней. Так ведь можно воспарить, как в быковском «Остромове», ну а захочешь приземлиться, и тут окажется, что некуда, что нигде тебя не ждут.

Посмотрим, что отвечал Быков на вопрос радиослушателя: «Почему вы вышли из еврейства?» [107]:

«А как можно из него выйти? Можно выйти из народа, да. Ну нет, я ни откуда не выходил. <…> У вас какие-то неверные сведения. Или у вас какое-то не то еврейство. Вы слишком обо мне либо хорошо, либо плохо думаете. Есть вещи, из которых вышагнуть нельзя. Но при всем при этом, я много раз подчеркиваю, человек не определяется ни национальностью, ни местом рождения, ни возрастом, ни даже полом. Человек это то, что он из себя сделал».

Вот не хотелось бы эти слова Дмитрия Львовича понять так, будто мужчина способен сделать из себя, ну скажем, женщину. То есть превращение возможно, но при наличии квалифицированной помощи. Ну а подчистка в паспорте с целью сокрытия места своего рождения и вовсе карается во всех странах по закону. Но, слава богу, здесь ни о каком выдавливании речи уже нет, что вроде бы позволяет мне на этом закрыть обсуждение национального вопроса и связанных с ним комплексов. Однако комплекс негалахического еврея, если допустимо так это называть, непосредственно связан с комплексом армейского первогодка, на преодоление которого Быков потратил много сил – даже посвятил этому роман. Что ж, если это так, придётся взять в руки карандаш и проштудировать «Оправдание» от корки и до корки.

Сначала несколько слов об одном из героев этого романа:

«Фамилия Имы была Заславский. В него были влюблены все девочки класса: высокий полноватый еврей с ярко-синими глазами, он был со всеми дружелюбен, охотно давал почитать книги из огромной отцовской библиотеки, помогал с уроками, но никого особенно не приближал».

Не правда ли, чем-то напоминает Диму Зильбертруда – круглый отличник, сын «таинственных родителей, о которых в классе почти ничего не знали», что следует отнести к личности его отца. Впрочем, юность Имы пришлась на тридцатые годы прошлого столетия, что для дальнейшего повествования весьма существенно – родители Имы, да и он сам были арестованы. Почему? Быков дал простой ответ, ссылаясь при этом на мнение Роберта Конквеста, автора книги «Большой террор»:

«К 1938 году в НКВД скопился материал, достаточный для того, чтобы арестовать всё население СССР».