«Вот я скажу вам ужасно рискованную вещь, но почти всё, что человек делает, он делает для психотерапии. Вот, как это ни ужасно. Стихи, создание каких-то гениальных проектов … всё самое лучшее – творчество, секс, научные открытия, освоение новых земель – всё делается из психотерапии. А всё плохое ради тщеславия. Вот, я бы как раз разделил все занятия – одно для психотерапии, другое для тщеславия. Вот, занятий для тщеславия у меня, слава богу, почти не осталось».
Вроде бы снова Быков иронизирует над самим собой, или хотя бы желает поразить публику парадоксальными суждениями. Но даже в шутке можно обнаружить долю истины. Я допускаю, что в том случае, когда истощается запас заранее приготовленных для беседы фраз, Быков вынужден раскрывать тайники своей души и высказывать то, о чём в иной ситуации говорить бы постеснялся. Так вот, если принять последнее его заявление, тезис о том, что евреи стали русскими, следует квалифицировать как одно из средств психотерапии. Вряд ли это средство помогло – в «ЖД» всё то же самое, но только обёрнутое в фантастическую форму.
Теперь мы подошли к очень интересному вопросу: как можно избавиться от навязчивых мыслей и переживаний, которые не дают спокойно жить. Мне уже пришлось писать о том, как Михаил Булгаков вылечился от морфинизма, ставшего итогом несчастной, почти трагической любви к княгине Кире Алексеевне Козловской. Метод одновременно сложный и простой: «всю свою боль, душевные страдания писатель переносит на своих героев, при этом сам постепенно избавляется от мук» [112].
Не знаю, кто подсказал Быкову подобный метод, однако он им пользуется, согласно собственному его признанию [113]:
«Есть три способа борьбы со страхом. Есть нейролептики, таблетки, которые в таких случаях пропишет любой психотерапевт, но это способ паллиативный и дорогостоящий. Есть, разумеется, водка, которая хороша в момент употребления <…> И, наконец, третий способ – попытаться страх трансформировать литературно. Беда в том, что на это не всегда хватает внутреннего резерва. <…> Пока мы можем писать, мы можем обходиться без водки и без таблетки».
Только сейчас задумался: когда я пил водку, мешая её с пивом, может быть, тоже пытался избавиться от страха. Но это дела давно минувших дней, теперь и не припомнишь, в чём причина. Слава богу, без таблеток обошлось. А если бы отслужил три года в армии? Ой, и не говорите!
Однако здесь, признаться, вовсе не до шуток, особенно если речь зашла о «литературной трансформации». Штука это непростая – даже в словарях не смог найти ответ. Только в главе «Невротик» недописанной книги Быкова о Маяковском прослеживается некая продуктивная мысль, видимо, усиленная страхом самого автора перед старостью и смертью [114]:
«Разговоры о душевной болезни Маяковского вспыхивают нередко, но интереса не представляют: он был, конечно, невротик – но с полным сохранением самоконтроля, интеллекта, с безупречной нравственной шкалой. Иные полагают, что все эти неврозы были компенсацией огромного интеллектуального напряжения – увы, так не бывает: именно беспрерывная занятость, ежедневный плотнейший график были средством отвлечься от депрессии, от любых обсессий и от навязчивых мыслей о будущем, о старости, которой он боялся, и смерти, о которой предпочитал не думать вовсе».
Быкову больше повезло – во времена Булгакова и Маяковского медицина была развита ещё крайне слабо. Поэтому Михаилу Афанасьевичу не осталось иного средства, как только писа́ть и писа́ть, постепенно избавляясь от страданий. Жаль, что Маяковскому этого никто не подсказал, но видимо, поэзия от такой болезни не спасает. Напротив, к услугам Быкова целый вагон фармацевтических средств, но почему-то он отверг все эти нейролептики и седативные средства, а предпочёл воспользоваться рецептом, апробированным неким психиатром на Булгакове: писа́ть и писа́ть, причём как можно больше.
Не исключено, что у кого-то возникнут подозрения, будто я намеренно сгустил тут краски, ну а Дидуров вообще бог знает что себе вообразил. И не было у Быкова ни бессонных ночей, ни депрессивных состояний, не задыхался он от ощущения близкой смерти. Подумалось, ну и выдумщик этот Алексей Дидуров!
Но вот наткнулся на признание Быкова, датированное 2011 годом [14]:
«В первые два года брака мне часто случалось просыпаться по ночам от страха смерти (и раньше случалось, и теперь случается)».
Высказывалось мнение, что причина страха Быкова в том, что его «очевидно, сильно обидели во время службы в рядах Советской армии» [34]. Наверняка и в детстве из-за семитской внешности ему изрядно доставалось. Действительно, если поверить признаниям Быкова, изложенным в его «Квартале», так оно и было:
«Вспомни, как тебя в армии заставляли после отбоя сто раз отжиматься, и ты отжимался. Как тебя в школьном дворе возили рожей по асфальту, и ты молчал».