Феликс - значит счастливый... Повесть о Феликсе Дзержинском

Менжинский вышел и через минуту вернулся — машин не было. Последнюю отправили на задание. В ЧК оставался только дежурный мотоцикл с коляской. На нем и увезли на Арбат освобожденного Бердяева. Когда он вышел из кабинета, Дзержинский спросил:

— Ну как, правильно мы поступили?

— Думаю, правильно, — сказал Менжинский. — Болтун и путаник. Прямого отношения к «Тактическому центру» не имеет.

— А ему все же пошлите билет на процесс. Может, что-то поймет. — Дзержинский еще раз взглянул на часы. — Да, придется нам заночевать здесь, остались мы без машины.

Феликс Эдмундович позвонил домой. Софья Сигизмундовна еще не спала. Предупредил, что заночует на службе.

Дни процесса «Тактического центра» Бердяев провел в зале суда. На скамье подсудимых оказалось много его знакомых. Их преступления были доказаны, но сверх ожидания получили они очень легкие наказания: их приговорили к заключению условно и тут же освободили из-под стражи.

Через два года Бердяева выслали за границу. Он так и не внял совету Дзержинского, попал в новую историю, связанную с другим заговором против Советской республики.

Занятый неотложными делами, Дзержинский и не вспоминал о недавней встрече с Бердяевым. Сколько их было, подобных встреч! Но мысль, высказанная в этом разговоре, касавшаяся судьбы детей, не оставляла председателя ВЧК. Кому же, как не чекистам, заниматься спасением детей от голода, охватившего тридцать четыре российских губернии, десятки миллионов людей...

Казалось бы, голод свирепствовал далеко от Москвы, но жизнь столичного города постоянно напоминала о постигшем страну бедствии. Москва была переполнена беспризорными. Они ютились в подвалах недостроенного кинотеатра на Тверской, в самом центре — на углу Газетного переулка, ночевали в котлах для асфальта, заполняли вокзалы, прибывающие поезда, стайками бродили по улицам, на Сухаревском рынке...

Однажды ночью Дзержинский неожиданно припомнил свой разговор с философом, кичившимся тем, что он с буддийским спокойствием отстранялся от треволнений окружающей жизни. Дзержинский ехал усталый, с заседания. Где-то на углу, перед Лубянской площадью, внимание Феликса Эдмундовича привлек круглый котел, в котором днем рабочие варили асфальт. В свете фар Дзержинский увидел оборванного, грязного беспризорника, нырнувшего торопливо под крышу котла.

Нарком попросил водителя остановить машину и подошел к громоздкому железному, закопченному сооружению. От котла еще веяло теплом. Это остаточное тепло и привлекало беспризорников. Наступили холодные осенние ночи, и только в котлах можно было найти тепло. Ребята лежали вповалку, подложив ободранные со щитов афиши. С приближением незнакомого человека часть из них, еще сонные, ощутив опасность, зверьками выскользнули из котла и растворились в темноте переулка. Другим, видимо, не хотелось расставаться с теплом, и они, пересилив страх, продолжали лежать, готовые тоже нырнуть в темноту.

— Ну что, народ, холодно? — спросил Дзержинский.

Один, что посмелее, ответил за всех:

— Не, мы тут пригрелись.

— А поесть хотите?

— Кто же не хочет...

— Тогда садитесь в машину, поедем ко мне, и я накормлю вас. Согласны? А там поговорим, может, кто захочет в детдом пойти.

— Туда не заманишь!.. — бросил кто-то из темноты котла.

Для большей уверенности, чтобы не заманили в детдом, говоривший вылез из котла и убежал. Остальные согласились поехать — голод не тетка... Подталкивая друг друга, забрались в кабину.

У входа в ЧК сбежали еще несколько ребят: не выдержали нервы. Остались трое, которых Дзержинский и привел в кабинет. Собрали все, что было съестного, ребят накормили, Феликс Эдмундович расспросил — не хотят ли они пойти в детдом. Близятся холода, на улице долго не выдержать.

— А мы на юг подадимся, — сказал один, но тем не менее все трое согласились «попробовать, что выйдет».

Оставив гостей ночевать в ЧК. Феликс Эдмундович поехал домой. Заботы о беспризорниках он поручил секретарю Беленькому.

А вскоре из командировки вернулась сотрудница Наркомпроса Калинина, член комиссии по охране детей. Выезжала она в районы, захваченные голодом. Феликс Эдмундович знал Калинину, знал о ее поездке и пригласил к себе.

Перед ним была женщина средних лет, коротко подстриженная «под мальчишку», взволнованная и словно прибитая тем, что довелось ей увидеть, узнать. Вскоре волнение Калининой передалось и Дзержинскому. Видела она страшное. То, что она рассказывала, напоминало очерки Гарина о голоде в неурожайный год. И мертвые, лежащие в избах — их некому похоронить, и дети-призраки, бредущие по дорогам, жующие осиновую кору...

В голодных губерниях насчитывалось несколько миллионов детей.

Калинина рассказывала о виденном с такой болью, словно речь шла о ее собственных детях. После ее ухода потрясенный Дзержинский позвонил Владимиру Ильичу.

— Что же будем делать? — спросил Ленин. — Проблема, скажу я вам, архиважная!

— Разрешите мне поговорить с Луначарским. Мы вместе подготовим предложения. Нужна полномочная детская комиссия по борьбе с голодом.