Фельдмаршал Борис Шереметев

Шереметев перечитал написанное, вспомнив, в какой стыд он угодил в Казани, и приписал подчеркнуто крупными буквами: «Повели указ прислать с статьями, о чем к вашему самодержавству писал я ранее: если вины принесут, что мне чинить?»

Он знал, что последний вопрос рассердит государя, но не жалел, что вписал его. Сам ведь, отправляя в Казань, велел миловать. Помиловал башкирцев в Казани, ну и что получилось? Повелел Кудрявцеву «вернуть в прежнее состояние», мало того, подсунул этого дурака Щепотьева Мишку. В этом вопросе как бы невидимый упрек царю за унижение фельдмаршала: вины велел отпускать устно, а теперь вот напиши в статьях.

— Ничего, кашу маслом не испортишь, — бормотал Борис Петрович, сворачивая грамоту.

На полпути к Астрахани прибыл к фельдмаршалу калмыцкий тайша Аюка ^{189}, горевал вслух:

— Ай плехо делал воевода Ржевский, ай плехо. Зачем люди обижал? Люди нельзя обижать, сердится станут. Сердитый люди хуже волка бешеного, — печалился тайша.

— А ты не обижаешь своих, Аюка?

— Как можно, Борис Петрович, как можно! Они люди все хорошие, если ты хороший. Ты станешь злой, и люди злые станут. За доброе люди всегда добром платят.

— Когда началась смута, к тебе были послы от Астрахани?

— Были, Борис Петрович, были.

— Что говорили?

— Звали на Москву идти.

— А ты?

— А что я? Я сказал, присягал царю Петру Алексеевичу и изменять ему не стану. Нехорошо это — изменять. И им сказал, идите куда хотите, только добра вам не будет.

— Ушли?

— Ушли.

— Куда?

— На Дон, кажется. Грозились, мол, потом не обижайся, когда до вас доберемся.

— Если они вздумают на Аграхань идти, пойдут через твои земли, Аюка? Так?

— Да, да. Я знаю.

— Ты должен задержать их, Аюка.

— Можно. Однако у меня ж нет пушек, и ружей если наберется с сотню, хорошо. Мне трудно их будет задержать, Борис Петрович.

— А я-то на што? И потом, это на крайний случай. Сейчас они укрепляют крепость и надеются отбиться. И если побегут, то скорее малыми партиями, а то, может, по одному — по трое. Их-то ты сможешь переловить?

— Ну, с малыми мы управимся. В степи они далеко не убегут.

— Вот и славно. С Богом, Аюка, желаю тебе успеха. У вас какой бог-то?

— У нас нет бога, как у вас, Борис Петрович. У нас есть Будда, он просветленный, ему и поклоняемся.

Шереметев распорядился дать несколько легких пушек Аюке, которые можно было перевозить во вьюках, пороху и ружей, приняв от него в подарок бурдюк с кумысом.

Приблизясь к Астрахани, фельдмаршал послал стрельцам письмо с требованием прекратить бунт и сложить оружие.

Посланец воротился с отказом:

— Они завалили ворота и подожгли слободы. Настоятель Ивановского монастыря просил вас прийти скорее, пока туда не явились бунтовщики и не разграбили амбары с хлебом.

Шереметев занял монастырь, опередив бунтовщиков на сутки. Стрельцы явились к монастырю на следующий день, видимо вспомнив о хлебных амбарах. Нападение было отбито, и фельдмаршал приказал тут же преследовать воров, дабы на их плечах ворваться в Земляной город.

Атакой Петербургского полка под командой Апраксина они были выбиты из Земляного города, потеряв много убитыми, и отступили в кремль. Оттуда открыли сильнейший огонь, и Шереметев приказал отвести полки, дабы «зря людей не тратить», выкатить пушки и начать бомбардировку города. Он уже на шведах убедился, сколь убедительно «уговаривают» мортиры осажденных.

Мятежники не выдержали и ударили в барабаны к сдаче. Шереметев передал через Арсеньева приказ: «Ворота открыть! Всем лечь!»

Через Воскресенские ворота полки вступили строем в город под барабаны. На пути их следования по обеим сторонам лежали лицом вниз астраханцы, являя этим покорность и прося милости у победителя.

Первым делом все были разоружены, 240 «пущих заводчиков» под усиленным конвоем были отправлены в Москву в Преображенский приказ к князю Ромодановскому для сыска. Остальным стрельцам, согласно указу Петра, было назначено идти в Петербург «заслуживать свои вины». Там на строительстве города требовалось много рабочих рук.

Глава тринадцатая У СВЕТЛЕЙШЕГО

Девять месяцев Борис Петрович был оторван от театра войны, пережив за это время немало огорчений и обид. Думал, что по взятии Астрахани государь отзовет его к армии и он наконец избавится от надсмотрщика Щепотьева, но Петр не спешил этого делать, веля терпеть до «указу». Впрочем, царю в эту зиму и весну не до Астрахани было, нависла угроза гибели 40-тысячной русской армии под командованием Огильви, квартировавшей в Гродно. И Шереметеву волей-неволей пришлось взяться за наведение порядка в покоренной, но не успокоенной Астрахани. Представителю же царя, гвардейскому сержанту Щепотьеву, ничего не оставалось делать, как удариться в загул. Оно бы и ничего, если б только пьянки, поощряемые обычно самим государем, но сержант, возомнивший себя властью даже выше фельдмаршала, в подпитии начинал публично хвастаться:

— Что мне фельдмаршал? Он у меня вот иде. — И сжимал кулак. — Что прикажу, то и сделает бес-спрекословно. Я сполняю волю его величества… Я, а не он.