Фельдмаршал

Густав, зная лично этого датского дворянина, незамедлительно принял его, предчувствуя, что услышит плохое известие. Уже несколько дней его не оставляла странная тяжесть на сердце. Такое уже было с ним, когда умерла его первая жена – Катарина Лауэнбургская… И вот сейчас это… Он заволновался было: не случилось ли что-нибудь с Доротеей, сестрой Катарины…

– Ваше высочество! – расшаркавшись, обратился гонец к нему. – Датский сенат извещает вас, что король Кристиан III умер первого января этого, 1559 года, на пятьдесят шестом году жизни!..

Да, не случайно болело сердце у него, Густава. Вот умер Кристиан III, на тринадцать лет моложе его, с которым он не раз встречался в дружеской атмосфере, по-родственному, ещё тогда, когда была жива Катарина, первая супруга его, Густава. И это, родственные связи их, двух королей, благодатно сказалось на положении их обеих стран.

Привёз гонец ещё и письмо от нового датского короля Фредерика II, сына умершего короля. В письме сообщалось, что Фредерик выражает своё негативное мнение к недобрым умыслам Пфальцского и Лотарингского домов по отношению к ним, Дании и Швеции.

Было в этом сообщении Фредерика и отрадное Густаву предложение заключить теснейший союз против общих своих врагов. Существующие же с давних времен споры предлагал прекратить дружески.

И он, Густав, обрадованный такому предложению, тотчас же написал Фредерику о своих подозрениях насчёт Мекленбургского герцога Альбрехта. Затем он опять напомнил, теперь уже новому королю, о недопустимости использования датским королём шведского государственного герба трёх корон, поскольку они, Дания и Швеция, никогда не были союзными. Срочно снарядил он также сенатора Ерана Гильта, чтобы тот присутствовал при погребении умершего короля и при коронации нового. Потом отправил он туда же Иоганна Берендса для постоянного наблюдения за всеми происходившими в Дании событиями.

Но вот пришло новое сообщение всё оттуда же, из Дании. Двадцать второго января умер король Кристиан II, прожив на свете более семидесяти шести лет; из них последние двадцать шесть лет – в заключении.

И он, Густав, вспомнил кровавую расправу над шведскими сенаторами, устроенную Кристианом II в Стокгольме тридцать восемь лет назад. И вот теперь Господь Бог забрал этого человека…

Вскоре стало ясно также, что и Фредерик будет использовать шведский герб в своих политических целях.

Все эти события подействовали угнетающе на него. Бремя власти, старость, жизнь уже не по его силам тяготили его.

Вот в это-то время герцогу Юхану донесли, что здесь, у стокгольмского моста, чуть ли не под стенами королевского замка, стоит датское судно. И там, как заметили те, кому удалось подняться на борт, в кают-компании, на зеркале, изображены три короны вместе: датская, норвежская и шведская…

Юхан, собрав своих придворных, рыцарей, явился на это судно. Не церемонясь, они поднялись на борт и буквально вломились в кают-компанию, когда матросы попытались было загородить им дорогу… Вышла жёсткая потасовка. И его придворные взяли верх.

Действительно, в кают-компании оказалось то зеркало.

И Юхан приказал разбить его.

Капитан, матросы подняли крик. Но шведы быстро успокоили их: капитану разбили голову, посчитали зубы матросам. И те разбежались, когда шведы выхватили из ножен клинки.

В этот же день Густав вызвал к себе Юхана.

– Зачем это сделал? – спросил он его. – Ты дал повод Фредерику начать войну!..

Мрачно что-то посоображав, глядя на сына, он махнул рукой.

– А-а, ладно! Пусть будет то, что будет!.. Всё равно к этому шло!..

Он сожалел, что на первых же шагах споткнулся о характер нового датского короля. Думал, что тот, как и его отец, будет таким же выдержанным, хладнокровным… Они, датские короли, все пытались проверить его силу! Чуть даст слабину – нажмут сильнее!.. На том, на силе, мир стоит!.. Противиться им, держать своё! В том правда!

Глава 14. Проказы Цецилии

В конце августа 1559 года к шхерам Стокгольма подошёл трёхмачтовый красавец, под парусами белыми, и направился к стенам столицы. На подходе к городу матросы спустили паруса, они упали к реям. И бег красавца, слегка сносимого приливом, замедлился, коснулся пирса он у крепостных Северных ворот, остановился. Пронзительные свистки боцмана огласили прибрежные дома и долетели до королевского замка.

И он, красавец, вот только что летящий по волнам, как белый лебедь, стал сразу серым. Растеряв весь свой блеск, он опустил плечи, свернул прекрасные свои крыла.