Фельдмаршал

После совещания Понтус вышел от короля вместе с Гогенскилдом Бьёлке. Тот только что получил от короля поручение: отправиться к герцогу Карлу, изложить ему все эти беспокойства короля, спросить его мнение насчёт всех поднятых на совещании вопросов.

По пути из замка Бьёлке, понизив голос, рассказал ему о том, как недавно герцогу Карлу донесли, что один из служителей женского монастыря в Вадстене случайно обнаружил под корнями с чего-то засохшей яблони много младенческих черепов…

Но Понтус не удивился этому. Он никогда не заблуждался насчёт святости, а уж тем более целомудрия монастырских курочек.

Он вспомнил, как однажды Юхан рассказал ему, что его отец, король Густав, был крайне недоволен тем, что Браск, в ту пору епископ, заказал шведский перевод антилютеранского сочинения. Епископы и каноники же, возбуждённые недавним посланием папы к монахиням монастыря в Вадстене, подталкивали Густава к духовным делам. Но он постоянно откладывал их.

– Заказал же ради бедных монахинь, над которыми надругались в монастыре! – виноватым голосом объяснял епископ свой поступок. – Чтобы поддержать их, которые достойно ведут монашескую жизнь!..

Густав выслушал его.

– Если над монахинями надругались, то ты вполне бы мог сам разобраться и наказать виновных! Поскольку, по большей части, ваши же слуги и клирики этим занимались и занимаются! – иронически усмехнулся он.

Его задело то, что папа Павел III в своём послании, обращаясь к игуменье монастыря в Вадстене, восхвалял благочестие монахинь этого монастыря, сохранявших непорочность и целомудрие, подобно розам среди терновника… Ну, благочестие, непорочность и целомудрие монахинь его не задевала… Но в том же послании папа прямо писал, что этот терновник, угнетения и гонения, расцвёл под северным солнцем… Это он-то, король Густав, гонитель!

* * *

Перед самым отъездом Понтуса в Финляндию король вызвал его к себе и завёл разговор о своих двух зятьях: пфальцграфе Георге Иогане и графе Остфрисландском Эдцарде.

– Что надумали-то? Эти два сопляка! – не стеснялся король в выражениях о своих родственниках. – Просят у императора Рудольфа адмиралтейство над Балтийским морем!.. Пфальцграф надоедал о том ещё покойному Максимилиану! Но тот лишь отнекивался на его просьбы!..

Юхан уже считал Балтийское море своей вотчиной. Осталось только запереть Нарвский ход: взять его под контроль шведской короны.

– Тогда уже некому будет противиться этому! У Польши нет флота! – презрительно отозвался он о Батории. – Император?..

Он задумался на минуту.

– Тот не может ни повелевать на море, ни вести войну!.. Вот разве что Дания!.. Да ещё Любек! – вынужден был он признать это. – У Любека – торговые суда! Правда, могут нанять флот!.. Этот же, пфальцграф Иоган! – снова перешёл он на своих родственников. – Решил напасть на Россию со стороны!.. Со стороны Сибири!.. Пфу-пфу! – даже поперхнулся он от глупости зятя. – Мой зятёк понимает в географии, как слепой о цветах! Полагает, что Сибирь недалеко от его Лихтенштейна! Рукой подать! Ха-ха!.. Для этого просит у меня полторы тысячи конников! Вот ему! – состроил он кукиш.

Понтус поддержал его. В этом он был на его стороне.

Вскоре он и Карл Горн отбыли в Финляндию для приёма наёмников, которых набирали по разным странам доверенные короля, а также формирования полков из местных, финских ландскнехтов, обучения их военному делу.

Лето прошло в этих заботах. Армию сформировали.

Двадцать третьего октября 1580 года Понтус вторгся с хорошо обученной армией в семь тысяч человек в пределы России: перешёл русскую границу в двух милях от Выборга.

Но неприветливо, враждебно встретила их чужая сторона. Начались дожди, сырость, слякоть, стало отвратительно. Полки идут, едва лишь тащатся, грязь месят, чавкает она, как будто рада наконец хоть с кем-нибудь поговорить… А поутру ландскнехтов не поднять на новый тяжкий день. Ротмистры бегают, их выгоняют из палаток, под стоны, крики, брань, а то и мордобой, заспавшихся, глазевших по ночам на знамение небес: звезду хвостатую, сопровождавшую их поход… Ландскнехты трусили, судачили, скрывая за словами страх…

И Понтус тоже наблюдал за ней.

Эта хвостатая звезда, с мощным, похожим на метлу хвостом, была больше, страшнее той, напугавшей всех монахов в его родном монастыре. Сейчас же он смотрел на неё равнодушно. Он не верил, что она несёт какое-то несчастье людям. То, что творят они, сами люди, пострашнее знамения небес или того, что может придумать тот же бог… К этому прибавились ещё и слухи, что в Ревеле, а потом и по всей Ливонии появилась какая-то зараза, а затем и чума стала косить людей…

В один из таких дней, построив свою армию с уже зашатавшейся дисциплиной, он выступил перед ландскнехтами, объявил:

– Каждому обещаю прибавку в полмарке к раньше условленной плате! За непредвиденную тягость похода!.. Господа, надеюсь на вас, на вашу стойкость и терпение!..

Полки, выступив из лагеря, двинулись дальше.

Через три дня изнурительного похода его армия подошла к Кексгольму[163].