Фельдмаршал

К этому, к возвращению в Париж, обязывал возраст её сыновей, их дальнейшее воспитание уже при дворе.

И там, при дворе, юный Гаспар особенно сдружился с таким же юнцом, принцем Жуанвилем, будущим герцогом Франсуа де Гизом…

Нет, он не собирался рассказывать вот этому молодому капитану о себе, о дружбе с Франсуа де Гизом… Зачем?.. Просто вспомнил былое… В памяти пронеслось пережитое, ушедшее, его мать, которая незадолго до смерти отказалась от священника и от исповеди. Для него, глубокого верующего именно благодаря матери, это было непонятно до сих пор…

Адмирал, вздохнув, замолчал.

Он, со слегка рассеянным взглядом, отчего казался задумчивым, на самом деле был жёстким и требовательным. Несмотря на это он нравился многим солдатам и офицерам. Проверяя посты, он обычно таскался по всем закоулкам крепости, ругался… Но увы! Все эти старания его не помогали от голода. В первый же день, когда он вступил со своими рейтарами в крепость, он собрал всех именитых граждан, потребовал собрать всё продовольствие в одно место, приставил к нему охрану, объявил, что будет выдавать только тем, кто будет работать на защиту крепости. Лишних же едоков, дармоедов, он выгнал из города…

«Сделал так же, как и Монлюк!» – подумал Понтус.

Ему же, Понтусу, рассказывать о себе было нечего: родных он не помнил, а бледная невыразительная жизнь в монастыре не оставила о себе памяти.

– Сир! – обратился он к адмиралу. – Пять лет назад вы посылали экспедицию за океан, в Бразилию! Почему не удалось основать там французскую колонию?

– А-а! – многозначительно протянул адмирал. – Вы, капитан ла Гарди, уже слышали об этом! Там уже везде испанцы! Как и здесь! – показал он рукой в сторону испанского лагеря. – Они всюду встают на пути у нас, французов!..

– Почему не создать там, на новых землях, протестантские поселения? – спросил снова Понтус адмирала.

Колиньи внимательно посмотрел на него, молодого капитана. Это предложение понравилось ему. Он как-то не обращал раньше внимание на этого стройного, тонкого сложения капитана… А тот, оказывается, вон как широко мыслит…

С того дня он, приметив его, стал выделять из общей массы офицеров. Те-то в основном живут и мыслят узко: пьют, ходят к куртизанкам, а то дерутся на шпагах по пьянке.

* * *

В крепости голодали. На подходе же был огромный обоз с продовольствием. И все ждали его с нетерпением.

Десятого августа, в день подхода Монморанси, погода выдалась с самого утра жаркой. Солдаты, злые, голодные и с похмелья, выползли по сигналу трубы на стены для отражения атаки.

К полудню появилась конница Монморанси. Подойдя с юга, она стала спускаться с холмов на той стороне реки, двинулась на полки испанцев, уже стоявшие наготове… И там пошли навстречу друг другу широким фронтом две лавины конников, с копьями наперевес… А вот столкнулись, смешалось всё: люди, кони, копья и знамена… Здесь же, вблизи крепости, засуетились испанские пушкари, стали спешно разворачивать пушки в сторону конницы Монморанси… Из испанского лагеря тем временем выходили и выходили конные роты и направлялись туда же, за реку…

Понтус и Кюзье вышли было за стены, как приказал Колиньи, но их тут же загнали обратно залпами испанские мушкетёры, зорко наблюдавшие за крепостными воротами, за уже пробитыми в стенах брешами. И они, потеряв убитыми несколько своих солдат, вернулись обратно в крепость… Больше Колиньи не посылал их.

Сражение за рекой, вначале ожесточённое, стало распадаться на отдельные вялые стычки… Затем кавалеристы Монморанси, потрёпанные в стычках, прикрывая пехоту, увязли в болоте. Испанцы воспользовались этим и вырубили брошенную и беззащитную пехоту. А когда кавалеристы выбрались из болота, то стали отходить в свой лагерь, в десятке миль отсюда… Но в блокированный город всё же прорвались уцелевшие пехотинцы во главе с генерал-полковником де Андело, братом адмирала. Тот вошёл за стены днём, тем же путём как и Сент-Андре, привёл четыре с половиной сотни пехотинцев.

– Ну, слава богу! – обнял адмирал его, обрадованный его появлению.

Обрадовало его ещё и то, что с Андело пришли полтора десятка опытных капитанов, которых он знал раньше, когда ещё был сам главнокомандующим пехоты.

Итак их застала ночь.

Ночью Колиньи отправил лазутчиков в лагерь испанцев. Те привели языка, и в крепости стало известно, что Монморанси ранили в сражении и он попал в плен к испанцам.

Выслушав лазутчиков, Колиньи тихо процедил:

– Эта старая бездарь и здесь не смог ничего сделать! Только вляпался сам в…

Заметив, что Понтус услышал его, понял, что он имеет в виду Монморанси, он метнул на него хмурый взгляд, но ничего не сказал. Он уже убедился, что этот капитан умеет держать язык за зубами.

Понтус понял, что тот отзывается так о Монморанси. По слухам, какие ходили по армии, Понтус уже знал, что Монморанси никогда не блистал на полях сражений. А вот что был безжалостным, жестоким, об этом он слышал ещё в Италии во время похода в армии Бриссака, поскольку Монморанси подчинялись тогда все войска Франции.