В восемь утра проверить самочувствие обоих зашел Лабрю. Осмотрев раненого, он сделал несколько рекомендаций. Женька слушала врача, потирая припухшие глаза и засыпая на ходу. Де Шале выглядел не лучше и с самого утра начал капризничать как ребенок, отчего фехтовальщица даже прикрикнула:
– Хватит, в конце концов, сударь! Что вы ведете себя как маркиз?
– А я и есть маркиз, – удивленно приподнял брови фаворит короля.
– Ах, да… – поморщилась Женька, от усталости забывшая статус своего ночного мучителя.
Трудная ночь, таким образом, перетекла в такой же мучительный день. Завтрак, в первую очередь, нужно было подать фавориту короля, горшок тоже, потом ему искали цирюльника, брили и одевали. Женьке хотелось все бросить и лечь спать, однако, дивясь сама себе, она продолжала исполнять его прихоти, терпеливо сносить неудобства их совместного существования и думать над тем, зачем ей все это надо. Около полудня вернулся Цезарь и передал, что король обеспокоен.
– Его величество опасается, что вы не сможете принять участие в балете, ваша милость, – сказал он Генриху.
Маркиз заверил его, что беспокоиться не стоит и послал пажа в Лувр с новой запиской для короля.
– Вы танцуете в балете? – удивилась фехтовальщица.
– Я всегда танцую в балетах короля.
– Что значит балет короля?
– Это значит, что он написал музыку, занимается постановкой и сам танцует в нем Кошку.
– Кошку?
– Да, черную.
– А почему не кота?
– Король любит странные роли.
– А кого танцуете вы?
– Полнолуние. Я должен был танцевать Поэта, но его величество рассердился на меня из-за Булонже и отдал роль де Бону.
– Вы хотите сказать, что снова я виновата?
– Конечно, и теперь я мщу вам за это.
– Я так и подумала. А как называется балет?
– «Твари, или Причудливые деяния в ночь Полнолуния».
Когда вернулся Цезарь, Генрих решил съездить на мессу. Женька ехать с ним не собиралась.
– Я хочу спать, Генрих.
– Забудьте об этом! Я не дам вам проспать ваше счастье. Собирайтесь-собирайтесь. Цезарь, прикажи Аманде собрать нам корзинку в дорогу. Она знает, что нужно.
Чтобы не привлекать лишнего внимания, де Шале велел кучеру ехать в небольшой храм на окраине города, который столичная аристократия обычно не посещала. При экипаже были два лакея. Когда подъехали, они внесли маркиза в церковь на руках и посадили, повинуясь его приказу, на дальнюю скамью. Женька устроилась рядом.
В храме было малолюдно, но священник читал проповедь по всем правилам. Под его тягучий ровный голос фехтовальщицу стало клонить в сон, но де Шале и тут не дал ей покоя.
– Вы что, Жанна? – дохнув горячим дыханием, шепнул он в ухо. – Я тут усердно благодарю нашего великого Творца за то, что на грязной жизненной дороге он подбросил мне вас, а вы засыпаете у него на глазах!
– Поблагодарите лучше сатану, сударь, и дайте мне поспать. Вы совершенно измучили меня ночью!
– Ну-ну, не отчаивайтесь, – тихо засмеялся де Шале. – Все наши лучшие ночи еще впереди!
– Да-да, – пробормотала фехтовальщица и снова привалилась фавориту короля на плечо.
После мессы маркиз повез ее в Булонский лес. Там он нашел безлюдное местечко и приказал расстелить на траве скатерть. Женька в ожидании обеда прилегла рядом на траву, но как только коснулась головой мягкой зеленой подушки, тотчас уснула. Ей снилось, что она летает, взмахивая своим плащом словно крыльями, а потом падает на цветистый луг. Становится больно в руке, кто-то смеется… Девушка открыла глаза, встряхнула затекшей от неудобного положения кистью и посмотрела кругом. Она была в том же лесу. Де Шале сидел рядом и жевал пирожок.
– Наконец-то, – улыбнулся он. – Я уже думал, что вы проспите до вечера. Хотите есть, Жанна?
– Хочу.
– Берите пирожки. Вот еще жареная дичь и вино. Цезарь, налейте госпоже вина.
– Я хочу умыться, – сказала фехтовальщица, пощупав рукой лицо. – Я, наверное, ужасная.
– Ужасная, но я люблю вас и такой.
– Что?.. Любите? Когда это вы успели?
– Так еще там, в «Парнасе», когда вы тыкали в меня шпагой пьяного мушкетера. Вы достали меня до самой печенки.
– Смеетесь?
– Я смеюсь над собой. Не верите?
– Не знаю… Разве говорят о любви вот так?
– Как?
– Хихикаете, жуете пирожок… а я только проснулась и вообще еще ничего не соображаю.
– Это хорошо. Соображать – женщине не к лицу. Я как раз решил воспользоваться этим, – засмеялся фаворит короля.
Женька выпила вина, которое подал в маленьком серебряном стаканчике Цезарь, потом пощупала горячую щеку.
– Что у меня здесь? Опухоль?
– У вас мантилья отпечаталась на лице, когда вы на ней лежали.
– Что вы смеетесь?
– Так это же смешно, Жанна!.. Этакая каллиграфия!
– Да ну вас, де Шале!
– Цезарь, проводите прекрасную девушку к ручью. Ей надо немедленно смыть эти «ведьмины знаки», а то нас не пустят в город.
Умывшись и перекусив, Женька почувствовала себя лучше. У де Шале снова заныла нога, и они вернулись в «Привал странников», где маркиз продолжал забавляться попытками фехтовальщицы за ним ухаживать. В гостинице она сходила за врачом и, оторвав того от трапезы привела для осмотра. Лабрю посмотрел рану и сделал перевязку.