Фехтовальщица

Франсуаз подошла к девушке, сняла повязку и оторвала рукав.

– Вы испортили мне платье! – возмутилась фехтовальщица.

– Я?.. По-моему, это уже кто-то сделал до меня.

Дама подвела Женьку к большому зеркалу и поднесла к ней свечи. Хозяйка особняка не обманывала. Платье словно прокрутили в мясорубке, – подол был рваный, по лифу расползлись какие-то мокрые разводы, а воротника не было вообще.

– Не в таком ли виде вы посетили вашу тетушку, сударыня? – усмехнулась Франсуаз.

– Не в таком, но… почти в таком.

– Тогда я ошиблась. Это, пожалуй, не тетушка, а вы были жестоки с нею.

– Меня выгнал судья, ее муж.

– О, судья! Тем более! Он, наверное, и не признал в вас свою племянницу!

– В том-то и дело, что признал.

Женька нервно засмеялась, не замечая, что смех ее переходит в истерику.

– Тише! У вас начинает кровоточить рана, – сказала Франсуаз, но девушка не слышала и успокоилась только тогда, когда де Шальон шлепнула ее по щеке.

– Все, все, я справлюсь, – заверила, измотанная первым днем в сюжете Монрея, фехтовальщица.

Мари-Анн принесла, все, что требовалось, и с помощью Лизон, полной служанки с равнодушным лицом, принялась придавать фехтовальщице человеческий вид – с нее сняли корсаж, перевязали руку, потом раздели до панталон, и словно парковую статую, стали обтирать мокрыми салфетками.

Де Шальон все это время сидела на стуле и наблюдала, как обхаживают ее незваную гостью. Женьке это не слишком нравилось, но усталость от тяжелого дня перебивала легкое раздражение от ощущения на себе пристального взгляда чужой женщины.

– У вас действительно сильные руки, – сказала Франсуаз. – И ноги… и все тело.

– В детстве я любила лазать по горам, – не то чтобы соврала девушка.

– Да… очень развитое тело, но как-то не по-женски. Небольшая грудь… Такое тело я видела у жонглерки на рыночной площади. Это несколько грубовато… Впрочем, охотники найдутся. Некоторые у нас любят почудить.

После перевязки Женьку одели в дарованную хозяйкой домашнюю одежду, – длинную шелковую сорочку и халат, а ноги обули в туфли без задников. Дама предложила ей поужинать. Фехтовальщица не отказалась, – бешеный бег по ночному городу отнял у нее слишком много сил.

Мари-Анн принесла холодное мясо, фрукты и вино.

– Что у вас за кольцо на пальце? – спросила де Шальон. – Фамильная драгоценность?

– Это подарок.

– Того принца, от которого вы отказались?

– Нет, это было в гостинице. Подарил какой-то шутник в маске.

– В маске? Это хуже.

– Почему?

– Дары от сердца делаются с открытым лицом. Что там за камень?.. А, рубин? Камень страсти и войны? Вам лучше избавиться от него. Этот камень не принесет вам удачи.

Франсуаз попросила фехтовальщицу рассказать о себе. Женька не смутилась, – все, что касалось ее новой жизни, она помнила неплохо. Ей даже стало казаться, что раньше она жила именно такой жизнью – носила длинные платья, слушала рассказы старой няньки у камина, мерзла зимними вечерами в большой постели под балдахином и выезжала с отцом на охоту.

– А зачем вы поехали в Париж, сударыня? – спросила в заключение Франсуаз.

– Чтобы не пропасть в захолустье.

– Пропасть в Париже тоже не так уж трудно.

– Уж лучше пропасть в Париже.

Франсуаз улыбнулась.

– И каким образом вы собираетесь это делать? – спросила она.

– Хочу заниматься в школе фехтования.

– … В самом деле?

– Да.

– Странное желание для девушки? Зачем вам это надо?

– Это развивает.

– Тогда займитесь танцами. Девушку это развивает лучше, тем более, что заниматься фехтованием здесь вам все равно никто не разрешит.

– Я могу одеться мальчиком.

– Мальчиком?.. Забавно… Однако, с вашей фигурой это возможно.

Франсуаз помолчала, продолжая пытливо смотреть на свою гостью.

– А ваша матушка ничего не рассказывала обо мне, Жанна? – вдруг спросила она.

– О вас? Не помню… Может быть в детстве… – Женька слегка растерялась, она ничего не слышала о Франсуаз де Шальон.

– А вы знаете, что ваша матушка однажды спрятала у себя в замке двух протестантов?

– Ну да, – кивнула фехтовальщица, хотя, на самом деле, ничего об этом не знала. «Почему профессор ничего не сказал? Хорошо это или плохо?»

– Их преследовали войска короля, – продолжала Франсуаз. – Один из этих протестантов был серьезно ранен, и ваша матушка спасла ему жизнь.

– Да, она была добрая женщина.

– Этот протестант был моим дедом, Жанна.

– А… ну это …я рада, что моя матушка спасла вашего деда. А почему вы об этом вспомнили?

Вдруг скрипнула одна из дверей, и в темный проем просунулась седовласая старческая голова.

– В чем дело, Базель? – повернулась де Шальон.

– Свет в нижней зале, ваша светлость. Здесь всегда темно в это время.

– У меня поздняя гостья. Мы спасли госпожу де Бежар от ночного нападения. Идите и продолжайте спать, Базель.

Старик поклонился и ушел.

– Это тот ваш дед? – спросила Женька.

– Это управляющий. Он, как Мари-Анн и Жикард, служили нашей семье еще в Беарне. Дед умер два года назад. После этого я оставила дом и поехала в Париж отстаивать свои права.

– Какие права?

– На королевскую кровь.

– На королевскую? Так вы…

– Я сводная сестра короля, Жанна.

– Людовика Тринадцатого?