Фехтовальщица

– Чулки тебе потеплей надо. Погоди, я сейчас вернусь.

Кристиан ушел. Табуретка и Жан-Жак принесли тазик с горячей водой, и Женька опустила туда ноги. Жан-Жак присел рядом. После смерти Робена мальчик стал служить Кристиану.

– Тулузец знатный поножовщик! – сказал он. – Его тута на пару с Художником боятся! Он не бьет, как Робен, а осерчает, так просто свалит в реку или кинжалом пырнет. В прошлом годе он так Винтуху свалил. Тот насилу выжил.

– А за что свалил?

– А Винтуха на стреме до ветру отошел. У него тогда дюже живот разболелся.

– А Робен? Он ведь тоже дрался неплохо, Чуму завалил.

– Форсу было много. Через это и кончился. Сама ж видала.

– Видала.

Вернувшись, Кристиан подал Женьке теплые чулки и присел рядом.

– У Кривой Берты купил. Глаза у нее нет, а вещицы отменные вяжет.

Женька погладила рукой мягкую шерсть чулка, а потом руку своего опасного защитника. Тепло передалось дальше. Тулузец обнял фехтовальщицу и поцеловал в шею.

– Жан-Жак, пошел отсюда, – через плечо приказал он мальчику.

– А Робен не прогонял.

Тулузец грозно взглянул смоляными глазами, и Жан-Жак убежал вниз. Жизнь с «волком» продолжилась.

Как-то Кристиан отсутствовал целый день, а когда вернулся, бросил на лежанку кошель с деньгами.

– Дело сделал, – сказал он. – Месячишко погуляем. Сейчас Герцогу долю отдам, и по лавкам сходим.

Женька не стала спрашивать, какого рода было это дело, но краем уха слышала, что будто что-то житейское, – жена решила убрать мужа и зажить на его деньги с любовником.

– Он ей палец притащил, – шепнул девушке Жан-Жак.

– Какой палец?

– Мужа ейного, чтоб поверила.

– Так ведь палец мог быть и чужой.

– Не-е, он приметный, с бородавкой. Так она дура так и грохнулась без памяти, сама чуть не убилась, – смеялся мальчик.

– А ты откуда знаешь?

– Слыхал, когда он Герцогу рассказывал.

Кристиан, как и в свое время де Шале, сводил фехтовальщицу по лавкам и накупил ей дорогих вещей. Женька делала вид, что рада подаркам и в благодарность ласково теребила жесткие волосы на голове склонившегося к ее коленям городского волка, – она была равнодушна к дорогим тряпкам, но не хотела его обижать.

Как и большинство здешней публики, братья Реньяры – Арно и Кристиан, вышли из простонародья, однако, вознесенные над ним воспитанием сельского священника, они перестали находить с сельчанами общий язык. После одной из стычек, чтобы избежать наказания за драку, в которой они прибили сына старосты, парни бежали и завербовались в солдаты, где вскоре все духовные наставления их идейного воспитателя были безжалостно порублены в мясорубке жестоких военных кампаний. Эти же кампании разбросали братьев по разные стороны. Арно нашел место охранника сначала у герцога Мэн, а когда тот погиб, у де Санда, которого знал еще по осаде Сен-Жан-д’Ажели[50]. Кристиан, когда стали сокращать гарнизоны, как и многие, подался в разбойники, потом добрался до Парижа, где принялся продавать свои военные навыки уже осознанно и очень дорого. Вскоре к нему присоединился и Арно. Что послужило причиной его ухода к бандитам, Кристиан точно не знал.

Своего отношения к деятельности Тулузца Женька понять не могла. В ней будто отмерла или стала нечувствительной, точно отсиженная нога, какая-то часть ее души. Это состояние было похоже на то самое, которое так властно подмяло ее под себя, когда она наблюдала угасание жизни в глазах Бертиль, и почему-то ничего не сделала, чтобы помешать ее преступному хозяину. Однако, если чувства стали весьма странными, то разум фехтовальщицы оставался ясным, и с помощью его холодных доводов Женька пыталась оправдать Тулузца тем, что настоящим убийцей был не он, а его циничные заказчики.

Иногда Кристиан сам пребывал в какой-то длительной задумчивости, и глаза его в эти минуты становились похожи на черные провалы, куда было страшно заглянуть даже фехтовальщице. Потом он улыбался какой-то мертвой улыбкой и снова возвращался в жуткую реальность своего существования, ужас которой давно сделался для него привычным.

– Послушай, а ты бы мог убить и ребенка? – спросила фехтовальщица.

– Не случалось. Мы с Проспером детоубийством не промышляем, это Веселый Жан может взяться.

– А тот, в красном платке?

– Жакерия – «бандит с идеей», только благородных режет, но от него тоже всякое можно ожидать. Ты поберегись его. Он постоянно с собой секач в два моих кинжала носит.

– А Веселый Жан что за тип? Я смотрю, они вместе ходят.

– Веселый Жан – скотина. Прибить бы его, да большая склока начнется. Веселый Жан давно с Герцогом власть делят, у каждого уже по полку набралось.

В свободное от дел время Кристиан, как и другие, ничем особенным не занимался – ел, спал, гулял или играл у Герцога. В случае крупного проигрыша он снова искал дело или потряхивал тех, кто был должен ему.