Фехтовальщица

Фехтовальщица упала на топчан и сжала ладонями виски. Она понимала, что уже не в силах изменить что-либо, и только попытка вжиться в новые условия существования спасала ее от близкого к безумию отчаяния.

После полуденной похлебки, – а это был китовый суп, которым обычно питались бедняки, – у девушки разболелся живот и через полчаса ее вырвало. Она попросила солдата, что дежурил за дверями, принести воды, но на ее призыв никто не откликнулся. На ужин был кусок черного хлеба и вода. Чтобы хоть как-то поддерживать человеческий облик, она разорвала на салфетки одну из нижних юбок.

К ночи в камере откуда-то появилась крыса, и девушка, оглушив ее туфлей, добила ножницами и выбросила мерзкий труп в узкое окно. После этого она долго не могла заснуть, но не столько из-за крысы, сколько из-за холода. Только под утро, набросав на себя всю имеющуюся в камере солому, Женька впала в некоторое забытье, но там ее, словно всепроникающий острый зонд, тут же достала длинная барабанная дробь.

Дробь доносилась с тюремного двора… Фехтовальщица замерла. Глаза ее оставались закрытыми, будто она изо всех сил старалась убедить себя, что спит. Время и пространство, замкнутое бесконечной цепью барабанных ударов, сузилось до предела…

В дверях заскрежетал ключ. В камеру вошел де Брук и что-то сказал, но девушка смотрела на него как на видение и не слышала ни одного слова. Барабанная дробь давно кончилась, – она продолжала звучать только в ее ушах.

– Вы слышите меня, сударыня? – спросил офицер и улыбнулся так, что Женьке очень захотелось плюнуть в его картонное лицо.

– Что я должна слышать?

– Я пришел узнать, как вы провели ночь на новом месте?

– Не врите! Вашему лицу забота о ближнем не идет. Я не хочу говорить с вами. Уходите.

– Да, я знаю, что вы предпочли бы беседовать с господином Дервилем, но вряд ли теперь он сможет даже улыбнуться.

– Он… казнен?

– Полчаса назад. Вы разве не слышали барабанного боя? Бедняга Дервиль висит в тюремном дворе на той самой веревке, которую я нашел в его комнате. Он будет висеть так до вечера в назидание всем тем, кто еще осмелится вам помочь. Если бы вы могли видеть, какую презабавную гримасу он строит окружающим!

– Послушайте, вы!..

– Что, сударыня?

– Прикажите чаще выносить ведро! Здесь воняет!

– Отхожее ведро будет выноситься согласному тюремному распорядку, а не по вашему желанию, сударыня.

Женька соскочила с топчана, схватила ведро и выплеснула его содержимое де Бруку в лицо. Жанкер и Ренуар невольно отшатнулись, а офицер, прорычав что-то угрожающее и обтирая себя перчатками, выскочил прочь. Фехтовальщица захохотала.

Она думала, что за подобный поступок ее оставят без еды, но этого не случилось. На этот раз похлебка была даже не такой противной, хотя тоже давала возможность только не умереть с голода.

После обеда к девушке пришел посыльный от короля и передал какую-то бумагу. Сопровождающий посыльного де Шарон поставил на топчан чернильницу и перо.

– Что это? – не поняла Женька.

– В понедельник начнется процесс по вашему делу, сударыня, – сказал посыльный. – Его величество передал, что если вы подпишите этот документ, процесса не будет.

Когда все ушли, Женька посмотрела бумагу. Это был договор на выполнение того самого «особого поручения» в Ла-Рошели, о котором говорил король. Все пункты были прописаны, сумма указана. Нужно было только поставить имя и подпись. Женька бросила бумагу в ведро и начала быстро ходить по комнате. Движение согревало ее. Потом она стала делать упражнения, стараясь выдавить вместе с потом боль за судьбу несчастного Дервиля и мысли по поводу бумаги в отхожем ведре.

Подвластная, как и все живое, силам природы, фехтовальщица настойчиво тянулась к свету, пробивая те завалы, куда ее заносило ветром обстоятельств, – она чувствовала, что может прорасти даже на скалах, но забывала лишь о том, что трудная почва рождает карликовые деревья.

Хотя де Брук в течение дня не появился, девушка хорошо понимала, что он ей не спустит. Оставалось лишь гадать, какой может быть его месть.

К вечеру пошел дождь. Его шум убаюкивал, и Женька стала засыпать, но вскоре некрепкий еще сон был нарушен звуком, услышать который в это время суток она не ожидала. Лязгнул дверной замок, кто-то тихо вошел и закрыл дверь на ключ. Девушка тут же резко села и попыталась понять по силуэту, кто это такой.

– Это вы, де Брук? – спросила она, положив руку на корсаж, за которым хранились ножницы.

– Это Ренуар, госпожа, охранник, – с каким-то странным волнением в голосе откликнулся солдат.

– Ты один?

– С Жанкером. Он ждет за дверью.

– Зачем ты здесь?

– По приказу господина де Брука.

– Он хочет, чтобы ты… убил меня?

– Нет, госпожа. Он хочет, чтобы я нанес вам оскорбление.

– Оскорбление?

– Да. Я должен совершить насилие.

– И ты… ты сделаешь это?

– Мне хорошо заплачено.

– Зачем же ты говоришь об этом?

– Чтобы вы смирились, госпожа. Если вы будете противиться, я могу покалечить вас. Мне жаль портить вам тело. Прошу вас именем Бога, смиритесь, госпожа.

Темный силуэт приблизился.

– Именем Бога?! – воскликнула фехтовальщица и вскочила. – Пошел прочь, скотина!