Фехтовальщица

– Господин Дервиль, – продолжил судья, – нашел разумным облегчить свою душу признанием и сообщил суду, что собирался помочь вам бежать. Он сказал, что принес для этого веревку, по которой вы должны были спуститься вниз.

– Веревку принес господин де Брук! – воскликнула фехтовальщица.

– Вы хотите сказать, что господин де Брук тоже причастен к попытке вашего побега?

– Еще как причастен! Он нарочно подбросил веревку, чтобы убрать господина Дервиля и занять его место!

– У вас есть свидетели этому?

– Нет, но это и так понятно!

– А нам понятно, что это господин Дервиль своими действиями подвел вас к мысли о побеге, и не сегодня, так завтра это бы случилось. Ведь так, сударыня?

Судья смотрел на девушку сквозь толстые стекла своих очков как сквозь лупу, и она не сдержалась:

– Да! Да! Да! Я хотела бежать, и буду хотеть этого! Что в этом странного?

– Ничего. Это довольно часто приходит в голову узникам, поэтому вы здесь и поэтому отвечаете на мои вопросы, сударыня.

– И что вы теперь со мной сделаете?

– Теперь вы вернетесь в Бастилию. Процесс по вашему делу начнется в понедельник. Он будет открытым, как вы и хотели.

– А господин Дервиль?

– Приговор по делу господина Дервиля будет вынесен сегодня. Уведите маркизу де Шале, господин де Брук. У меня нет больше вопросов к ней.

– Но у меня есть вопросы, ваша честь! – не успокаивалась фехтовальщица.

– Не заставляйте охрану прибегать к насилию, сударыня.

– Это несправедливо! Это я, все я! Я хотела бежать! Господин Дервиль не виноват! Он хороший, добрый человек! Он не хотел! Он не виноват! Что вы делаете? Так нельзя!

В порыве отчаяния Женька стала выкрикивать совершенно нелепые фразы. Она понимала, что они бесполезны и смешны, отчего опять срывалась и несла полную чепуху. Солдаты по знаку торжествующего де Брука схватили ее за локти и повели в экипаж. Там она успокоилась и замолчала, но лишь для того, чтобы не доставлять де Бруку, усевшемуся напротив, удовольствия наслаждаться ее истерикой.

В Бастилии ей развязали руки, вернули в камеру и оставили одну думать над тем, что произошло. Женька прекрасно понимала, что произошло нечто непоправимое, как в тот день, когда к де Санду ввалился с окровавленным де Зенкуром бедняга д’Ангре, и что опять в этом страшном «нечто» одну из главных ролей сыграла она сама.

Чтобы не думать об этом, фехтовальщица целый день заставляла себя двигаться от занятия к занятию, которые могла найти в камере – то она составляла из ниток дикие узоры в пяльцах, то отжималась от края кровати, то считала шаги охранников… К вечеру Женька не выдержала, упала на кровать и заплакала. В своем отчаянии девушка уже была близка даже к тому, чтобы оборвать те невидимые нити, на которых сейчас раскачивалась ее трудная фехтовальная жизнь. Она вскочила, схватила ножнички и стала думать, как быстрее и вернее вспороть кожу на запястье, но тускло блеснувший в свете луны металл напомнил ей о другом лезвии. «Нет, это поражение!.. Позорное поражение! – остановилась фехтовальщица. – Это не моя смерть… Погодите, профессор, мы еще поборемся!»

Женька потрогала концы ножниц, которые не догадался забрать у нее при обыске де Брук, и прикинула на глаз их длину. «Вряд ли они достанут до сердца, а вот горло… – прищурилась, будто прицелилась, она. – Не профессионально, господин де Брук… не профессионально…» Девушка удовлетворенно улыбнулась и спрятала это маленькое оружие за корсаж. После этого она успокоилась, завернулась в одеяло и попыталась уснуть. День выдался мучительный, и ей это удалось.

12 часть. Решение о реконструкции

Трудная почва

Утром фехтовальщицу разбудил де Брук. Он велел встать и следовать за ним.

– Куда?

– В другую камеру.

– Почему в другую?

– Приказ короля. У вас будут новые условия.

Женька хотела забрать с собой одеяло де Монжа, но де Брук приказал оставить его на месте, как и футляр с вышивкой, который принес ей Дервиль.

– Почему? – не поняла девушка.

– Приказ короля, – сухо повторил офицер. – Выходите, иначе вас выведут силой.

На этот раз Женьку не обыскивали. Она взяла плащ и направилась за де Бруком, невольно прикоснувшись пальцами к корсажу, за которым были спрятаны ножницы.

Новая камера находилась тремя этажами ниже. В ней были только грубый деревянный топчан с набросанной сверху соломой и помятое ведро для надобностей.

– За попытку побега вы будете содержаться здесь, – не без удовольствия сообщил девушке де Брук.

– Мне нужна вода и салфетки.

– Вы будете довольствоваться только тем, что здесь есть.

– Меня не будут даже кормить?

– Только два раза в день – в двенадцать дня и в шесть вечера.

Женька больше ничего не спрашивала, ожидая, что де Брук уйдет, но он продолжал стоять напротив и смотрел на нее с откровенной насмешкой победителя.

– Что еще, сударь?

– Вы разве не желаете спросить о господине Дервиле, сударыня?

– А что господин Дервиль?

– Он будет казнен завтра в пять утра во дворе Бастилии. Это как раз под окошком вашей камеры, – сказал, словно выстрелил в упор, довольный офицер и ушел.