Федор Алексеевич

   — «После велика дня, — начал читать Стрешнев, — прислал ко мне в стародубский полк гетман Иван Самойлович заднепровских казаков, которые перешли на его сторону Днепра, пятьсот человек. Я их разместил по сёлам и деревням, велел поить и кормит и давать денег — сотникам по пяти рублей в неделю, атаманам по девяти алтын, рядовым по две гривны, да по две кварты вина, да по кварте масла. Но казаки, не довольствуясь этим, стали собирать самовольно с жителей деньги и кормы. Потом 9 июля прислал из Чернигова владыка грамоту с запрещением, чтоб священники в церкви не служили и никаких треб не исправляли за твоё государское здоровье молитв нет, много людей без покаяния померли, младенцы не крещены, роженицы лежат без молитв. Гетманские посланцы собирают поборы не в меру, уездных людей и казаков разоряют и меня скидывают с полковничества. Прошу, великий государь, взять мой стародубский полк под свою руку, передав под начальство Григория Григорьевича Ромодановского — подобно полкам сумскому, рыбинскому, ахтырскому и харьковскому, потому что города Стародуб. Новгород Северский. Почеп, Погарь и Мглин — вотчины государевы и всегда были московскими городами. И ещё прошу, великий государь, церкви стародубские передать в ведение московского патриарха».

   — Это, выходит, опять на гетмана челобитная, — сказал Фёдор Алексеевич. — А как в приказе-то решили Малороссийском? Почему все к царю норовят, у них что, головы там поотсохли?

   — Наверное, из-за того, государь, к тебе, что сами не мочны решить ни о городах ни о передаче церквей от черниговской епархии к московской. И потом, в один день с челобитной полковника пришло письмо и от гетмана.

   — Что пишет Иван Самойлович?

   — Он доносит, что стародубский полковник Рославец склонял полк отложиться от гетманского регимента. А полчане об этом дали знать Самойловичу и просили позволения выбрать другого полковника. Гетман разрешил, а Рославец, узнав об этом, бежал в Москву тебе, государь, жалиться.

   — Всыпать бы этому Рославцу сотню горячих, — опять посоветовал Иван Богданович Милославский. — Ишь, повадился, чуть что — царя беспокоить.

   — Да нет. Иван Богданович, зачем сразу за кнут хвататься, — возразил царь. — Довольно и выговора Родион Матвеевич, вехи сказать Рославцу, что он учинил противность войсковому праву, не оказавши должного послушания гетману, я поехал в Москву без его ведома. Надо было ему других от своевольства унимать, а он сам вздумал своевольничать. Скажи ему за это выговор от меня.

   — Хорошо, государь, — отвечал Стрешнев. — Но всё ж было 6 нелишне послать туда кого из стольников, дабы всё узнал на месте.

   — Кого ты советуешь?

   — Алмазова Семёна Ерофеевича. Он человек обстоятельный, серьёзный.

   — Если он в передней, позови.

Стрешнев вышел и позвал Алмазова, который, сидя в передней, забившись в уголок, уснул Месяцами, каждый день просиживая в передней, дожидаясь востребования государем, стольник приноровился спать в уголке, никому не мешая. И когда в передней раздалось стрешневское: «Стольника Алмазова государь зовёт», показалось боярину, что сие счастье во сне пригрезилось, ан нет, сосед под бок толкнул.

   — Семён, тебя к государю.

Стольник вскочил очумело, увидел Стрешнева, подбежал к нему.

   — Вытри слюни. Ерофеич, — сказал Стрешнев. — Всю бороду расписал.

   — То я со сна Родион Матвеевич. От безделья соснул чуть, — отвечал виновато Алмазов, отирая рукавом бороду.

   — Ноне безделье кончилось. Тебе государь укажет дело.

Алмазов вошёл в царскую палату, низко поклонился царю.

   — Как здоровье твоё, Семей Ерофеевич? — спросил столь душевно Фёдор, что стольник растрогался до слёз.

   — Спасибо, великий государь, здоров я, слава Богу.

Тараруй и тут с долгим языком выскочил.

   — Здоров как бык, не знает как быть.

Однако в этот раз никто не засмеялся, а государь даже нахмурился, являя неудовольствие неуместной шуткой Хованского.

   — Семён Ерофеевич, ныне велим тебе ехать в Батурин к гетману Самойловичу Что-то много жалоб на него стало. Родион Матвеевич покажет тебе их, но ты не бери их в голову. Сам взгляни там, свежим оком. Узнай, где правда, а где извет на гетмана. Да говори с самим Иваном Самойловичем вежливо, не оскорбительно. Да так, чтоб между ним и тем же полковником злоба не вырастала. А полковника уговори к послушанию. Проведай обо всём тайно, чтоб делу этому в войске злобой распространиться не дать.

После ухода Алмазова был зван думный дьяк Ларион Иванов, возглавивший после Матвеева Посольский приказ. Государю было уже доложено, что есть важные вести от резидента из Варшавы Тяготив.

   — Ларион Иванович, доложи государю, что пишет Тяпкин, — сказал Стрешнев.

   — Он пишет, что король предлагает объединить наши войска и двинуть на турков.

   — Да. Пока не забыл, — остановил дьяка государь. — Послали ли Тяпкину содержание?

   — Деньги отправлены, государь, — отвечал Иванов. — За все прошлые месяцы и даже наперёд.

   — Следи за этим сам, Ларион Иванович. Судя по всему, Тяпкин исправен в службе, а сие должно поощряться хотя бы хорошим содержанием и вовремя плаченным. Унижение резидента нищетой есть унижение державы нашей.