Читаем Федор Алексеевич полностью

   — Ты, Кузя, тоже з-замечательный парень.

Потом пали за вновь избранного короля Польши Яла Собеского. После этого тоста Тяпкин вдруг заплакал:

   — Ты что, Вася? — удивился Кантакузин. — Разве я тебя обидел.

   — У меня конь ок-колел, — всхлипнул Тяпкин. — Мне н-не на чем волочиться в Краков на коронование Собеского.

   — Вася, друг! — воскликнул радостно Кантакузин. — Поедем на моих, у меня добрая пара венгерцев.

Тут Тяпкин, отерев слёзы, предложил выпить и за «венгерцев». Кантакузин не возражал, тем более что это были его кони.

Так славно была решена задача переезда русского резидента из Варшавы в Краков на коронование, где он должен был представлять Московский двор.

В тот вечер они доконали-таки ведёрный кувшин и к концу пьянки Тяпкин уже и лыка не вязал, даже слово «Кузя» для него было уже непосильным. Лепетал:

   — Ку… я тя… лю… лю…

Молдаванин, с юности привыкший к ведёрным возлияниям, держался на ногах вполне устойчиво, и даже понимал тяпкинские «китаизмы» на которые отвечал полным текстом без всяких потерь.

   — Вася, я тебя тоже люблю.

Как добрался до дому, русский резидент Тяпкин не помнил, но жена его утром рассказала, что привезли его в тележке на паре добрых коней.

   — Это венгерцы, — сказал Тяпкин. — На них мы доедем в Краков.

   — А как же мы с сыном? — спросила жена.

   — Что — вы с сыном?

   — Жить-то чем нам? Мясник отказался в долг давать, сказал: расплатитесь сначала. Пекарь тоже волком глядит, долг ждёт. Ты ходишь, пьянствуешь, а мы…

   — Глупая ты женщина. Я устанавливаю дипломатические связи. А деньги? Что ж, придётся твоих песцов заложить.

   — Вот, вот, — вздохнула жена. — Сперва на ангела даришь, а посля закладываешь.

   — Но я же потом всё выкупаю. Придут деньги из Москвы, выкупим и цапки твои и рухлядь.

И хотя жена всякий раз фыркала над его «дипломатическими связями», ан нет срабатывали эти связи, как правило, в выгодную для резидента сторону. Не пропало и то ведро, вылаканное на пару с молдавским посланником Кантакузиным. Не пропали и те три дня, которые они потратили на дорогу до Кракова. Ни одной корчмы не пропустили, чтоб не выпить по кружке пива или браги. Но перед Краковом Кантакузин сказал Тяпкину:

   — Вася, ты должен понимать, что там, при дворе, нам лучше держаться порознь. Мы с тобой не знакомы. Ты понял?

Тяпкину, съевшему уже зубы на дипломатической службе, да этого не попять!

   — Кузя, ты умница.

Так они и расстались. И на пышных торжествах, посвящённых коронации, если и видели друг друга, то обычно издали, и приветствовали лишь глазами, даже не раскланиваясь. На приёме, устроенном королём для дипломатического корпуса, они были далеко друг от друга. Король Ян Собеский обошёл всех и пожал представителю каждой страны руку, обворожительно улыбаясь, а когда дошёл до Тяпкина, сказал:

   — Я хочу с вами увидеться, пан Тяпкин.

   — Всегда к вашим услугам, ваше величество, — отвечал Василий Михайлович.

   — О времени аудиенции вам сообщат.

«Интересно, — думал Тяпкин, — зачем я ему понадобился. То годами к королю не допросишься, а то сам зовёт. Интересно».

Где-то через неделю после праздников за ним приехала раззолоченная карета, и, явившийся в дверях не менее раззолоченный придворный торжественно возгласил:

   — Пан Тяпкин, вас ждёт его величество.

Едва ли не через весь город карета везла пана Тяпкина к резиденции короля. Подъехала она не к парадному крыльцу, а к боковой калитке, ведшей в парк.

   — Следуйте за мной, пан Тяпкин, — сказал придворный и повёл его в парк. Провёл тенистой аллеей, вывел к овальной площадке, в центре которой журчал фонтан. Придворный щёголь вытянулся и громко сказал:

   — Ваше величество, пан Тяпкин.

И тут Василий Михайлович увидел короля, сидевшего в тени каштана на белоснежной скамейке. Он поднялся навстречу резиденту, с улыбкой пожал ему руку.

   — Здравствуйте, Василий Михайлович. Рад видеть вас.

   — Я тоже рад, ваше величество, — отвечал Тяпкин, ломая голову: зачем он понадобился королю?

   — Пройдёмтесь, друг мой, — сказал король, беря Тяпкина под руку. — Поболтаем о том о сём. Знаете, надоедает это, всё дела, дела, дела. Можно мозги свихнуть. Хочется просто так, как с другом, пройтись по саду, подышать ароматом роз.

Тяпкин знал, что короли «просто так» не прохаживаются с чужеземными резидентами и не дышат «ароматом роз» с ним на пару.

   — Мой друг, — продолжал король, приноравливаясь к шагу гостя, — что ж вы так нехорошо о нас докладываете своему государю. Неужто Польша такая плохая?

«Перехватывают и переписывают мои письма», — догадался Тяпкин, но смолчал, дабы не оскорблять высокого собеседника подозрениями в непорядочности. Это было бы себе дороже. Сказал другое:

   — Ваше величество, если б я считал вашу страну плохой, разве б я послал своего сына в польскую школу? Напротив, вы видите, я говорю на вашем языке, и даже, смешно сказать, уже и думать начал по-польски.

Король засмеялся, вполне оценив шутку резидента.

Перейти на страницу:

Все книги серии Романовы. Династия в романах

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза