Fear no evil

— Когда ты вырастешь окончательно, ты уйдешь из моей головы? – допытывался Гарри.

— А тебе бы этого хотелось?

— Ты странный, – честно признался Поттер. – Иногда жуткий. Но у меня никогда не было друзей… пока не появился ты.

Том посмотрел на него взглядом, исполненным снисходительного презрения. Гарри подумал, что десятилетним он нравился ему больше.

— Почему ты выбрал именно меня? – вновь задал Гарри тот же вопрос. Том нагнулся к нему и заглянул ему в лицо.

— Может быть, потому, – сказал он тихо, – что ты нуждался во мне?

У Дадли Дурсля была дурная привычка – проснувшись среди ночи, он любил пойти на кухню и сожрать все, что найдется в холодильнике, кроме разве что сырого мяса. Тетя Петуния всегда говорила ему, что много есть на ночь опасно – могут присниться кошмарные сны, но Дадли ее нотации в одно ухо влетали, из другого вылетали. Когда дело доходило до еды, он терял последний разум.

Гарри сидел на верхней площадке лестницы, прячась за дверью в кладовку. Если смотреть из коридора, он был совершенно незаметен – человек бы увидел лишь, что дверь кладовки немного приоткрыта. Том стоял на площадке, облокотившись на перила, и лунный свет серебрил его волосы. Гарри немного завидовал – ему‑то можно было не прятаться по темным углам. Все равно никто не сможет увидеть чужое сновидение.

— Может, все же не надо этого делать, – тихо прошептал Гарри. Том даже не обернулся.

— Ты мужчина или трусливый щенок? – процедил он сквозь зубы.

— Я мужчина, – возмутился Гарри. – Но я вовсе не уверен, что надо убивать…

— Если твоему брату повезет, он всего лишь сломает позвоночник, – оскалился Том.

— Но…

— Если бы Дадли мог убить или изувечить тебя… если бы он был уверен, что ему ничего за это не будет – неужели ты думаешь, что он бы этого не сделал?

Гарри понурился.

— Не убоюсь зла, – сказал он себе.

Хлопнула дверь, ведущая в спальню Дадли, и в коридоре раздались его грузные шаги.

— Господь – Пастырь мой; я ни в чем не буду нуждаться, Он покоит меня на злачных пажитях и водит меня к водам тихим, подкрепляет душу мою, направляет меня на стези правды ради имени Своего.

Гарри не знал, кто сейчас произносит эти слова – то ли Том, то ли он сам, то ли они просто звучат в его мозгу.

Дадли занес ногу над верхней ступенькой и сделал шаг.

— Если я пойду и долиною смертной тени, не убоюсь зла, потому что Ты со мной; Твой жезл и Твой посох – они успокаивают меня, – громко сказал Гарри и протянул руку, коснувшись мягкой, теплой спины кузена. Тот слегка повернул голову, и Гарри успел разглядеть, как изумленно расширились его поросячьи глазки. Я не буду этого делать, вдруг решил он. Я не хочу. Не убоюсь зла – это же не про Дурслей. Да, Дурсли – глупые и противные, но настоящее зло – это Том. Настоящее зло – это и он, Гарри.

Гарри убрал руку и отступил на шаг.

Что‑то толкнуло Дадли в спину.

— Ты приготовил предо мною трапезу в виду врагов моих, умастил елеем голову мою; чаша моя преисполнена, – пробормотал Том, и добавил:

— Есть на ночь – вредно.

Дадли смешно всплеснул руками, потерял равновесие и с тихим писком повалился вниз, пересчитывая головой ступеньки.

Гарри стоял на верхней площадке лестницы и смотрел на тело своего кузена, распластавшееся в луже лунного света, как выпотрошенный плюшевый медвежонок. Потом он спустился вниз.

— Что случилось? – раздался дрожащий голос Петунии.

— Не знаю, тетя, – сказал Гарри.

— Я услышал шум и проснулся, – пояснил Том.

— О, Дадли! – всхлипнула Петуния и сбежала вниз по ступенькам, путаясь в полах своего халата. – Дадли! Дадли! Сыночек!

— Он умер, – сказал Гарри.

— Мне очень жаль, тетя, – добавил Том. Он улыбался.

Петуния рухнула на колени рядом с телом сына и подняла к лунному свету ослепшие от горя глаза.

— Не смей улыбаться, мальчишка, – прошептала она сорванным голосом. – Не смей говорить, что тебе жаль. Уходи. Оставь меня. Оставь меня!

— Как скажешь, – тихо ответил Гарри.

— Спокойной ночи, тетя, – сказал Том и рассмеялся.

На похороны Дадли Том не поехал. Он видел немало похорон в своей жизни, и маггловских, и волшебных, и пришел к выводу, что в них нет ничего интересного. Вместо этого он сидел на заднем дворе дома номер четыре, где под кустами жимолости была закопана жестяная коробочка из‑под печенья, в которой Гарри хранил свои трофеи. Булавка для галстука, черная пластмассовая пуговица да сломанный игрушечный солдатик в форме королевских гвардейцев. Смехотворно. Но, несмотря на все свое убожество, эти вещицы знаменовали собой начало новой жизни. В буквальном смысле этих слов.

Где‑то глубоко в его сознании еще жил Гарри, и порой он начинал биться о стенки его разума, как муха о стекло.

— Бедное дитя, – мысленно сказал ему Том.

— Ты обманул меня! – задыхался Гарри. – Ты меня обманул! Ты сказал, что уйдешь из моей головы, когда окончательно вырастешь!

— Неужели? – Том скривил губы в презрительной гримасе. – Ты сам себя в этом убедил. Я не говорил ничего подобного.

— Ты хочешь получить мое тело, – обессиленно прошептал Поттер. – И как я не догадался сразу…