Фарт

Мимо бассейна проплывала байдарка с низко сидящим загорелым гребцом. Она шла быстро — не шла, а летела, и взмах двухлопастного весла был похож на взмах крыльев. С внешних бон в открытую воду прыгнуло десятка полтора мальчишек и девчонок. Они быстро поплыли к байдарке, брызгая водой и визжа от старания. Но байдарка была уже далеко, и ребятишки внезапно, как стая мальков, повернули обратно. Теперь стало видно, что мордочки у них напряженные, испуганные и что всем до зарезу хочется скорее вернуться на плот. Сразу целой кучей они вылезли на бону, затопив ее внешний край. Но как только мимо водной станции поплыла вторая байдарка, ребятишки, не успев отдышаться, снова прыгнули в воду, пытаясь ее догнать, и, опять не догнав, испуганные, возвращались к боне.

Вовка плавать еще не умел. Он бегал вдоль боны, кричал, показывал куда-то руками. Турнаева не спускала с него глаз, боясь, что он в увлечении свалится в воду. Зойка, голая, по-женски округлая, тихо сидела возле нее и играла гладкими камешками, которые кто-то притащил со дна пруда.

Спустились на плот тетка и Катенька. Тетка в купальном костюме была невероятна. Пять толстых жирных складок от груди и до колен обозначали контур ее тела. Мощная грудь, предварительно запакованная в белый бюстгальтер и похожая на бурдюк, наполненный водой, колыхалась под ярко-розовой тканью костюма.

— Немыслимая жара! — проворчала она, опускаясь на раскаленные доски плота.

«Ничего себе, милое будущее предсказывает мне Турнаева», — подумала Вера Михайловна со злобой. Она ненавидела Турнаеву. Она всех ненавидела сейчас.

Катенька сразу полезла в воду и в воде вдруг обрела удивительную живость. Она ныряла, била руками по воде, перевертывалась на спину, кружилась, звала других и, наконец, видя, что таким образом никого не заманишь в воду, подплыла к плоту и ладонями стала брызгать на женщин.

Женщины завизжали, повскакивали, а тетка, защищаясь руками от брызг, закричала:

— Катенька, довольно, ты сердце испортишь!

Катенька перевернулась на спину и не торопясь поплыла, мерно вынимая руки из воды и забрасывая их вперед себя, за голову.

Женщины снова улеглись на плоту. Тетка спросила Веру Михайловну:

— Костюм в Москве покупали? Сколько отдали?

— Пятьдесят рублей, — лениво сказала Вера Михайловна.

— Ну, я говорила? — гневно сказала тетка Турнаевой.

— Ну, а я не видела, когда была в Москве, не видела. А специально из-за костюма ехать не могу, — ответила Марья Давыдовна тоном: «Да отвяжитесь вы от меня».

На водную станцию пришли Муравьев и брат Шандориной. Они остановились на террасе, оглядывая бассейн.

— Товарищи, идите сюда! — закричала Турнаева.

Вера Михайловна сделала равнодушное лицо и отвернулась к пруду.

Муравьев и дядя Павел спустились на плот. Муравьев сел на доски, а дядя Павел стремительно стащил через голову рубашку, брюки и туфли скинул одновременно, снял носки и, как был в синих длинных трусах, не раздумывая, прыгнул в воду.

— А парашютного шелка вы не пробовали достать? — спросила тетка у Веры Михайловны.

— Зачем вам парашютный шелк, тетушка? Неужели прыгать собрались? — спросил Муравьев.

— Что я, с ума сошла? На белье Катеньке. Лучше парашютного шелка для нарядного белья не достать.

— Ну и народ! — сказал Муравьев. — Значит, на белье?

— Вы нашу тетю мало знаете, — сказала Турнаева, — Наша тетя — замечательный человек.

Турнаева наклонилась к Муравьеву и зашептала на ухо смешную историю про нее.

Во времена карточек у тетушки накопилось очень много конфет. Сладкого она не любила, но, так как конфеты полагались на паек, не брать было жалко. Она получала конфеты и прятала их в сундук, где хранилось у нее всякое барахло. Потом карточки кончились, а про конфеты тетка забыла. Сундук стоял в комнате возле печки. Как-то зимой, когда Турнаева была по делам в областном центре и жила у тетки, из сундука потекла густая грязно-розовая жижа. «Что это? Что это?» — испугалась тетка и тут же сама вспомнила о своем запасе. Она достала из сундука растаявшие конфеты и две недели, чтобы добро не пропадало зря, пила чай с липким тестом бывших конфет.

Тетка не подозревала, что Марья Давыдовна говорит о ней. Она следила за племянницей.

Дядя Павел подплыл к Катеньке и что-то заговорил, отдуваясь. Катенька брызнула на него водой и поплыла к внешним бонам. Там она ухватилась за край, поджидая его. Дядя Павел подплыл. Катенька мотнула головой в сторону пруда:

— Поплывем?

Дядя Павел жестом утопающего схватился за край боны и покачал головой.

— Эх, вы, а туда же лезете, — сказала Катенька.

Она нырнула, через секунду оказалась по ту сторону боны и, не оглядываясь, поплыла вперед.

— Катенька, куда ты? Разве можно? — закричала тетка.

Муравьев встал, быстро разделся и крикнул Катеньке:

— Оказывается, вода — ваша родная стихия!

Он разбежался, прыгнул с плота в открытую воду и кролем поплыл за ней. Он быстро догнал ее, перешел на брасс, они поплыли рядом в блестящей от солнца оранжевой воде.