Фарт

Бухвостов не удивился, когда боцман приказал ему встать и поднять руки вверх. Он не удивился, что его обыскивают, снимают пояс, не удивился, что возле него с пистолетом на поясе встал часовой Иван Сударышин. Федор Бухвостов ни о чем не спрашивал и не протестовал. После того как его допрашивал командир, он подумывал о том, что и так может случиться. Командиры могли ему не поверить. А может быть, Двибус это подстроил? Раздумывая о подлости и хитрости Двибуса, он предполагал, что «Австралиец» попытается найти способ, чтобы его устранить. Как он это сделает, Федор пока не мог определить. Возможно, Двибус воспользуется распиской или найдет другой способ. «Уж раз вляпался в такую историю, из нее не выкрутишься», — думал Федор. Двибус не оставит его в покое. Тем более если на «Спруте» у него есть сообщник. Им обязательно нужно устранить его, чтобы он не помешал. Вот так и случилось.

Наступила ночь. Федор Бухвостов лежал на рундуке, но сон не шел к нему. Томимый горькими мыслями, Федор слышал, как слабые волны касаются борта лодки, словно почесывают ее бок. Двигатели были застопорены, лодка лежала в дрейфе. Смутно доносился через раскрытый люк вой ветра.

— Норд-ост? — спросил Федор.

Сударышин, который стоял рядом с ним, не ответил. Он не знал, за что взят под стражу Федор Бухвостов, но поскольку так случилось, значит, парень в чем-то виноват. За веселым характером Сударышина скрывался истовый служака, лишенный каких-либо сомнений во всем, что касалось службы. Он тоже с тревогой прислушивался к шороху волн и рад был бы перекинуться словцом, но с арестованным разговаривать не полагалось.

На верхней палубе протопали тяжелые шаги, послышался неясный голос, репетующий команду. Лодку начало покачивать сильнее. Опускался носовой отсек и одновременно с ним борт, противоположный тому, у которого лежал Бухвостов. Потом, чуть вздрагивая, начинала опускаться корма и тот борт, у которого лежал Федор.

— Свежеет, — сказал Федор.

Он не испытывал желания втянуть Сударышина в разговор. Но так как ему не спалось и так как мысли шли вразброд, горькие и тяжкие мысли о своей судьбе, он, то прислушиваясь к непогоде, то погружаясь в раздумье, испытывал бессознательную потребность отвлечься, услышать собственный голос в эту печальную для него ночь. Но Сударышин был непоколебим. Он только глянул раз на Федора, переступил с ноги на ногу и поддернул пояс с пистолетом. Федор умолк.

Удары волн о корпус лодки тяжелели. Теперь они били так, точно гвозди вколачивали по левому борту.

Одиночная волна перехлестнула через раскрытый люк. С глухим шумом плотного и мягкого тела ударила она о комингс люка и рассыпалась водяным плеском по нижней палубе. За ней налетела и рассыпалась внизу вторая волна.

Послышался крик боцмана в центральном посту, загремел вахтенный по ступенькам трапа. С его широкой желтой зюйдвестки лилась вода. Быстрым движением он захлопнул люк и завинтил задрайки. Шум непогоды стих, сильнее стала ощущаться качка, громче стали отдаваться в отсеках лодки удары волн о ее борт.

«Нужно заснуть, — думал Бухвостов, но сон не шел к нему. — Лучше не думать ни о чем», — и ловил себя на мыслях о том, что в такую погоду сообщник Двибуса ничего не сможет сделать. Но тут же эта успокоительная мысль сменилась тревогой: а что, если он испугается шторма и бросится напропалую, то есть подожжет лодку и выпрыгнет со спасательным поясом в ночное бурное море? Федор читал когда-то книгу, в которой описывался случай, как человек потерял рассудок от страха. Больше всего беспокоило Федора то, что, сочтя его виновным, командиры никого другого искать не будут и притаившемуся врагу легче будет выполнить свое подлое дело. О себе Бухвостов не думал. Он думал о гибели лодки, о торжестве Двибуса. Это были невыносимые мысли.

Стонало море, выл ветер, всхрапывали, ворочались, бормотали во сне моряки, а Федор лежал и слушал, лежал, думал и не мог заснуть. Он услышал шуршание металлического троса и щелканье брезентовых полотнищ, — значит, волна достигла такой силы, что заливает боевую рубку, и ее ограждают брезентовыми обвесами. Заработала машина, заскрипели приводы вертикального руля, — значит, отдана команда «малый вперед», чтобы лодка держалась поперек волны.

Качка усиливалась. Федор подумал о том, что хорошо, если бы командир отдал команду к погружению. Федору казалось, что тогда бы он смог заснуть. Немного погодя в ход пошел и второй двигатель, проснулся кое-кто из соседей. Этого Бухвостов уже не слышал. Утомленный долгим напряжением, он заснул, как в воду провалился. Два или три часа Бухвостов проспал мертвым сном. Он проснулся, когда боцман поднимал вахту.

Лодку немилосердно бросало то вверх, то вниз, с перебоями стучали двигатели. Федор услышал скрип задраек — боцман открывал носовой люк; пахнуло свежим воздухом, утренней прохладой, а ветра слышно не было. Бухвостов понял, что шквал миновал, лодку бросает на мертвой зыби.

Возле него стоял теперь новый часовой, а Иван Сударышин храпел на подвесной койке.