Фарт

Помолчав, Старовойтов отпустил минера и, когда он скрылся в люке, спокойно заметил:

— Что же, может, и так, но время терпит.

— Как терпит? Это невозможно, Константин Львович! Идти на операцию и думать о том, что рядом притаился какой-то мерзавец, который только и ждет удобного случая!.. — воскликнул Чупров.

— А вы не думайте, — ответил Старовойтов.

— Благодарю за совет. К сожалению, не смогу воспользоваться.

Клочковский молчал, а Чупров злился на себя за то, что он сам первый вел себя беспечно; его теперь неотступно преследовал разговор с Конашевичем. Подобно Бухвостову, он перебирал в уме членов экипажа в поисках способного на диверсионный акт. Об этом же думал Старовойтов. Думал об этом комбриг. Но никто не произносил ни слова.

Солнце опускалось за горизонт. Темно-синее море лежало неподвижно, точно стальной лист на жаровне с углями, — из-под его края билось и не погасало красное пламя заката, дымящееся в облаках.

Внизу просвистела боцманская дудка. Команде пришло время ужинать. Клочковский вызвал сигнальщика и передал семафор сопровождающим лодкам с приказанием разойтись; утром корабли должны были собраться в заранее условленном месте.

Внешне ничем не выдавая своего волнения, Чупров спустился вниз. В центральном посту слышался равномерный такт двигателей, гудели вентиляторы, поскрипывали приводы, когда штурвальный перекладывал вертикальный руль. Чупров поглядел на черные распределительные доски, на циферблаты приборов. Каждый рычажок, переключатель, каждый циферблат или стеклянный глазок прибора — все сложное нагромождение аппаратуры являлось результатом усилия множества людей, воплощало в себе их творческие способности, вдохновенные порывы, долгий, терпеливый труд. И всю его жизнь. Пусть механизм для постановки мин в подводном положении несовершенен, пусть техническое устройство лодки далеко от идеала, подводный минный заградитель, сама мысль постановки минных заграждений под водой, успех операции, десятки человеческих жизней — все это зависело теперь от злой воли неведомого врага. Кто он, этот человек, пробравшийся, может быть, в тесную семью подводников? Может быть, это электрик, не отрывающий глаз от вольтметров и амперметров на распределительной доске? Или тот сигнальщик с младенческим лицом, которого комбриг вызвал наверх, чтобы передать семафор сопровождающим лодкам? Или тот матрос гигантского роста? Чупров выругался про себя — какие мысли лезут в голову!

Он прошел в жилой отсек. Команда садилась ужинать.

Чупров тронул Федора за плечо, вызвал в проход.

— Послушай, братец, кого же ты все-таки подозреваешь? — спросил он. — Ты лучше знаешь товарищей. Не бойся, скажи. Невиновный не пострадает. Нужно же найти злодея, иначе всем нам несдобровать. Может быть, все-таки приказчик? Он чужой человек.

— Не знаю, — ответил Бухвостов. — Если бы знал, сам бы взял за глотку. От него, подлюги, я который день сам не свой.

Чупров отошел от Бухвостова. Он не привык отступать перед трудностями, не привык полагаться на судьбу. Но что делать теперь, он не знал.

Снова Чупров поднялся на мостик. Старовойтов повернул к нему усталое лицо.

— Я жду вашего решения. Выполнять задание под гнетом неизвестной угрозы… — сказал Чупров и не договорил.

— Что вы предлагаете? — спросил Клочковский. — Мы с Константином Львовичем обсуждали эту мороку и ни к чему не пришли.

— Обыск, а затем непрерывная офицерская вахта в обоих концах лодки, — сказал Чупров. — Мне кажется — следует прощупать этого приказчика.

В рубку просунулась голова радиста. Он протянул командиру листок бумаги и доложил:

— Из штаба флота. Срочная.

Старовойтов взял радиограмму и прочитал, сперва про себя, потом вслух: «Изолировать команды заградителя матроса следующими приметами: рост высокий, лицо худощавое, удлиненное, волос русый. Слегка припадает на левую ногу».

Старовойтов поглядел на Чупрова.

— Минер Бухвостов? — вопросительно произнес он. — Да, его приметы. Итак, можно обойтись без обыска. И приказчика можно не трогать. Он и так чуть жив от страха.

ГЛАВА XVII

В жилом отсеке заканчивался ужин. Боцман подал команду готовиться ко сну.

В это время из кают-компании передали, что капитан второго ранга требует боцмана к себе. Ляпунов рысцой побежал в командирскую каюту.

Через пять минут он вышел оттуда. Углы его губ опустились больше обычного, подбородок почти исчез, и от этого выражение было самое свирепое. Он подозвал к себе двух матросов: три человека прошагали по проходу и остановились перед рундуком, на котором устраивался Федор.