Фарт

Он с горечью вспомнил о последних словах Соловьева. Плуг возить или сеялку — на это парень, может, и ладный. А тут пушку люди возят и снимаются с позиций через две минуты после отбоя, под неприятельским огнем. Как же, убережет такой дядя дивизионную «старушку»! Он вот и не взглянул на нее совсем. И, помолчав, Чепель сказал с досадой:

— Лезешь рассуждать, а ведь никакого понятия… Известно тебе, что на батарее наше дело — самое главное? А лезешь рассуждать. Расчет отстреляется — и тикать. Понятно? А нашему брату тикать не приходится. Заговорит вражий сын ответно прежде времени — все равно сиди, выволакивай «старушку». Понял? Вот Соловья, между прочим, и клюнуло…

Кадушкин недоверчиво поглядел на Чепеля, а потом перевел взгляд на пушку. Она стояла под сосной, прикрытая сверху ветками и рогожей, важная, строгая, в белом зимнем наряде, ее еще не перекрасили в зеленый цвет.

Вечером артиллеристы сидели у костра, среди деревьев, сломанных орудийным огнем. Напившись чаю, Кадушкин ушел в землянку спать, на воле остались Чепель, командир орудия Клейменов и два или три бойца. Было еще светло, и командир батареи лейтенант Терентьев сидел на пеньке и читал газету.

Бойцы курили на сон грядущий, поплевывали в огонь и говорили о всякой всячине. Чепель не принимал участия в разговоре. Он угрюмо молчал, утаптывая сапогом белый пепел по краям костра. Все, что он делал, он делал медленно. С Ленькой Соловьевым они познакомились в Рязани в октябре тридцать девятого года, когда формировался их полк. Ленька был охотником, а Чепель рыболовом, и они сперва все спорили, что лучше. А потом подружились, спали под одной шинелью, съели на пару соли пуд, узнали, почем фунт лиха.

Чепель взъерошил носком сапога утоптанное местечко и сказал:

— Соловей велел следить за трактором и беречь «старушку», а на его место прислали деревню. Убережешь тут, как же!

— А ты учи, — сказал замковый Воропаев. — Сам-то тоже небось не пришел сюда из академии.

— Нет у меня доверия, — сказал Чепель. — Он сюда прибыл как на весеннюю пахоту. Плуг ему таскать, а не пушку.

— А чем не пахота? — спросил лейтенант Терентьев, отрываясь от газеты. — Мы у немцев небось так распахали — прямо приступай к севу.

— Глубже, чем на двадцать сантиметров, пахать не полагается, — заметил командир орудия Клейменов. Он на всякую шутку отвечал всерьез.

— Ударит вражий сын прежде времени, этот дядя забудет, как его и звать, — упрямо повторил Чепель.

…Ранним утром, в назначенный час, два гусеничных трактора вывели «старушку» на взметенную, расплывшуюся военную дорогу, полную жидкой грязи и талой воды. Дорога шла лесом, мимо изломанных, сваленных деревьев, мимо продырявленных немецких касок, изодранной и брошенной одежды, полусгнивших фашистских поясов. В лесу попадались землянки, залитые желтовато-зеленой талой водой, покинутые жильцами еловые шалаши, навесы для лошадей, в которых еще пахло навозом. Наверно, тут стояли кавалеристы.

По обочинам дороги, раздвигая ветви кустарника, пробирался орудийный расчет. Люди были молчаливы после сна. Глубоко засунув руки в карманы, шагал командир тяги. Лейтенант Терентьев в своем прорезиненном сером плаще шел, уперев левую руку в бедро, а правой помахивал гибким прутиком. За ним двигался комиссар батареи с пачкой газет и журналов под мышкой. Кадушкин еще ни разу не видел его без какой-нибудь литературы. Позади всех шел Клейменов. Кадушкину он нравился больше всех. Он был спокойный, сдержанный человек, все шутки всегда принимал всерьез и всех людей называл по имени-отчеству. Даже Кадушкина, когда знакомился, Клейменов спросил, как величать по батюшке, хотя Егору только-только стукнуло двадцать лет.

У поворота к огневой позиции артиллеристам повстречался боец с цинковым термосом за плечами. Это был подносчик пищи из какого-то чужого подразделения. Он остановился, пропуская мимо себя орудийный расчет, козырнул Терентьеву, а у Клейменова попросил закурить. Лицо у него было худое, длинноносое и красные, точно заплаканные, глаза. Он взял щепотку табаку и пошел своей дорогой, грузно ступая по мягкой тропе в хозяйственно подкованных, разношенных ботинках.

Из леса, неприметный как тень, вышел Моликов, разведчик штабной батареи.

— Эй, приятель! — крикнул он подносчику. — Огонек у тебя есть?

Подносчик остановился. Моликов подошел к нему.

— А-а, Макар! Все бродишь?

Как зовут подносчика, Моликов не знал, но, встречая его иногда в своих странствиях, окрестил почему-то Макаром.

— Я тебе не Макар, — сердито ответил подносчик.

— Да ты не сердись, ведь мы с тобой знакомые.

— Вместе в тюрьме сидели, — сказал подносчик.

Не докрутив цигарки, он вынул из кармана кремень и огниво и дал Моликову.

Моликов прикурил и нагнал Клейменова.

— Что-то вид у тебя, Моликов, будто ты не спавший, — сказал Клейменов, оглядывая разведчика.

— Угадал, товарищ начальник, всю ночь с девками прогулял. Не слыхал разве, как мы песни пели?

— Веселый ты парень, Моликов, — сказал Клейменов, — голова только легкая.

Артиллеристы ушли вперед.