Фараон

Но самым великолепным подарком была модель дворца царя Ассара, отлитая из серебра и золота. Дворец представлял собою здание в четыре яруса, один другого меньше, обнесенное колоннами, с террасой вместо крыши.

Все входы охранялись львами или крылатыми быками с человечьей головой. По обеим сторонам лестницы стояли статуи, изображавшие покоренных владык с дарами, а по обе стороны моста стояли изваяния коней в различных положениях. Саргон отодвинул одну стену модели, и взору присутствующих открылись богато убранные покои. Особенное удивление вызвала зала аудиенций с фигурками царя на высоком троне, придворных, солдат и иноземных властителей, отдающих ему почести. Модель была высотою в один, а длиною в два человеческих роста. Говорили, что один этот дар ассирийского царя стоил пятьдесят талантов.

Ящики унесли, и наместник пригласил обоих послов и их свиту к парадному обеду, во время которого гости получили богатые подарки. Рамсес был так гостеприимен, что, когда Саргону понравилась одна из придворных женщин, подарил ее послу, – конечно, испросив ее согласия и разрешения ее матери. Царевич был любезен и щедр, однако не переставал хмуриться. На вопрос Тутмоса, как ему понравился дворец царя Ассара, Рамсес ответил:

– Для меня он был бы еще прекраснее в развалинах, среди пожарища Ниневии.

За пиршеством ассирийцы были очень воздержанны: несмотря на обилие вина, они пили мало и еще меньше того разговаривали; Саргон ни разу громко не рассмеялся, как это было обычно, и сидел с полузакрытыми глазами, занятый своими мыслями.

Только оба жреца – халдеянин Издубар и египтянин Ментесуфис – были спокойны, как люди, которым даны знание будущего и власть над ним.

Глава XI

После приема у наместника Саргон продолжал жить в Бубасте, ожидая письма фараона из Мемфиса. Тем временем среди офицеров и знати стали снова распространяться странные слухи.

Финикияне рассказывали, под большим, конечно, секретом, что жрецы, неизвестно почему, не только простили ассирийцам невыплаченную дань, не только навсегда освободили их от нее, но даже, чтоб облегчить Ассирии войну с северным соседом, заключили на долгие годы мирный договор.

– Фараон, – говорили финикияне, – совсем расхворался, узнав об уступках, которые делаются варварам, а царевич Рамсес страшно огорчен, но и тот и другой вынуждены подчиниться жрецам, так как не уверены в преданности знати и армии.

– Как, – шептались между собой увязшие в долгах знатные египтяне, – династия нам уже не доверяет? Видно, жрецы решили во что бы то ни стало довести Египет до позора и разорения. Ведь если Ассирия ведет войну где-то на далеком севере, то как раз теперь и надо на нее напасть и с помощью завоеванной добычи пополнить обнищавшую царскую казну и поднять благосостояние аристократии.

Кое-кто из молодых людей осмеливался обратиться к наследнику с вопросом, что он думает об ассирийских варварах. Наследник молчал, но огонь в его глазах и стиснутые губы достаточно выражали его чувства.

– Ясно, – продолжали шептаться знатные господа, – что династия опутана жрецами, она не доверяет знати, и Египту угрожают великие бедствия…

Это глухое возмущение вскоре вылилось в тайные совещания, чуть ли не заговоры, и хотя в них принимало участие большое количество людей, самоуверенные или ослепленные жрецы не прислушивались к мнению придворных, а Саргон, замечавший эту ненависть, не придавал ей значения.

Он понимал, что Рамсес не любит его, но приписывал это случаю в цирке и особенно ревности. Уверенный в своей неприкосновенности в качестве посла, Саргон много пил, проводил время в пирушках и почти каждый вечер уходил к финикийской жрице, которая все милостивее принимала его ухаживания и подарки.

Таково было настроение высоких кругов, когда однажды ночью во дворец Рамсеса явился Ментесуфис и сказал, что ему необходимо видеть наследника.

Придворные ответили, что у царевича находится сейчас одна из его женщин и они не смеют его беспокоить. Но так как Ментесуфис продолжал настаивать, Рамсеса вызвали.

Наместник тотчас же вышел, даже не выказывая недовольства.

– Что случилось? – спросил он жреца. – Разве у нас война, что ты утруждаешь себя делами в столь поздний час?

Ментесуфис пристально посмотрел на Рамсеса и, вздохнув с облегчением, спросил:

– Ты никуда не уходил сегодня вечером?

– Ни на шаг.

– И я могу дать в этом слово жреца?

Наследник удивился.

– Мне думается, – ответил он гордо, – что твое слово излишне, раз я даю свое. Но в чем дело?

Они вышли в отдельный покой.

– Знаешь, государь, – сказал взволнованно жрец, – что случилось час назад? Какие-то молодые люди напали на Саргона и избили его палками.

– Кто такие? Где?

– У павильона финикийской жрицы Камы, – продолжал Ментесуфис, внимательно следя за выражением лица наследника.

– Вот смельчаки! – удивился Рамсес. – Напасть на такого силача! Он, должно быть, там не одного изувечил!

– Но покуситься на посла! На посла, охраняемого величием Ассирии и Египта! – вскричал жрец.

– Хо-хо! – рассмеялся царевич. – Так царь Ассар посылает своих послов даже к финикийским танцовщицам!..