Фантом памяти

- Куда ты идешь? - настойчиво повторил женский голос. Я посмотрел в ту сторону, откуда слышался голос, и увидел красивую светловолосую женщину, стоящую в проеме распахнутого французского - до самого пола - окна. Инстинкт сработал мгновенно, несмотря на усталость и головную боль, и я остановился.

- Извините, ради бога, но я заблудился в лесу, и ваша дочь любезно помогла мне выбраться оттуда. А сейчас я попросил ее показать мне место, где можно отдохнуть и обсохнуть.

Женщина мягко улыбнулась.

- Это далеко. Зайдите к нам, обсохните, отдохните. Я как раз собиралась кормить детей ужином.

Я с благодарностью принял предложение. И в самом деле, идти куда-то далеко у меня уже не было сил, а женщина мне понравилась... Она и в самом деле была очень красивой. И голос у нее такой приятный, чуть бархатистый, и в то же время в нем явственно проскальзывали звучные ноты. Словно виолончель в дуэте с альтом. Именно такой дуэт я непременно хотел вставить в свою новую оперу, которую надеялся все-таки написать за время послебольничного отдыха.

Я вошел в гостеприимно распахнутую дверь. Да, небогато живет моя новая знакомая. Мебель старая, хотя и старательно вычищенная, так старательно, что кое-где даже краска облезла. Выцветшие обои стыдливо замаскированы множеством вставленных в дешевые рамочки репродукций. Я заметил и несколько картин, настоящих и весьма, на мой взгляд, недурных. И ни одной фотографии.

- Меня зовут Анна, - хозяйка протянула мне руку. - А вы можете не представляться, я вас узнала. Между прочим, как раз вчера по телевизору показывали ваш последний мюзикл "Падший ангел".

Я прикоснулся к ее пальцам и невольно содрогнулся: они были ледяными и какими-то безжизненными. Словно тихий и протяжный звук трубы среди буйства рояля и струнной группы.

- И как вам понравился мой "Ангел"? - я брякнул первое попавшееся, чтобы скрыть смущение, хотя обычно никогда не задаю такого вопроса. Что толку спрашивать? Даже если человеку не понравилась моя музыка, он все равно из вежливости начнет петь дифирамбы.

- Музыка очень понравилась, а все остальное - ниже всякой критики, - со спокойной улыбкой ответила Анна. - Идемте со мной, я покажу вам, где ванная, и дам чистые полотенца и теплый халат.

Интересно, что это ей могло не понравиться, если к музыке нет претензий? В мюзикле главное - именно музыка, ну еще вокал, но с этим, насколько я знаю, все обстояло благополучно, во всяком случае, в той постановке, которую делали для телевидения. Я был на нескольких репетициях, и те голоса, которые слышал, меня более чем устраивали, если только к моменту записи исполнителей не заменили. Так что же ей не понравилось?

Мысли текли так же вяло и неспешно, как и не слишком горячая вода из старенького душа. Да, согреться в этой ванной мне, видимо, не придется. Ни напора, ни настоящего тепла.

Я тщательно растерся давно полысевшим, но в прошлом махровым полотенцем, закутался в халат, развесил в ванной свою сырую одежду и вернулся в комнату, которая, как мне представлялось, выполняла роль гостиной. Анны не было, а ее дочь - девочка в солнечно-желтом свитере - сидела в углу на полу в точно такой же позе, в какой я видел ее в лесу. "Почему на полу? - удивленно подумал я. - В комнате есть диван, несколько стульев и два кресла, и все пустые".

- Тебя как зовут? - бодро спросил я.

- Лаки, - глухо откликнулась та.

- Лаки? По-английски это означает "счастливая, удачливая". У тебя хорошее имя.

- Лаки - это сокращенное от Лакримозы. Некоторые зовут меня Римой, некоторые - Мозой или просто Озой. У меня много имен.

Она говорила, не поднимая головы, и голос ее уходил куда-то в пространство между коленками. Господи, да кому же пришло в голову давать ребенку такое имя, которое в переводе с латыни означает "Слезная"? Неужели она с самого рождения все время плакала? Мне вдруг стало до боли жаль эту хрупкую медлительную девочку и захотелось сказать ей что-нибудь ободряющее.

- Ну ничего, вот вырастешь - у тебя останется только одно имя: Лаки. И ты будешь счастлива и удачлива во всем.

- Когда я вырасту, у меня будет совсем другое имя.

- Почему? - удивился я.

- У нас только взрослые имеют настоящие имена. А детей все называют по особенностям характера или внешности. Такие детские прозвища... А когда ребенок вырастает, ему дают нормальное имя. У нас так принято. И у меня потом будет нормальное имя. Если я доживу.

Боже мой, да что она такое говорит?! Как девочка в ее-то годы может произносить такие страшные слова? "Если я доживу". Может быть, она неизлечимо больна и знает об этом? Отсюда и подавленность, и медленные движения, и голос, лишенный выразительности.

- Ты чем-то болеешь? - участливо спросил я.

- Нет, я совершенно здорова. Душа не считается.

- А что с душой?

- Болит. Болеет. Пойдемте на кухню, там мама ужин приготовила.

И снова я обратил внимание на то, как тяжело, без обычной подростковой резвости, поднялась она с пола.