– Я хотел тебе кое-что сказать.
Мы стоим слишком близко в проходе между креслами. От Ника пахнет мятой и хвойным лесом, напоминающим внезапно… дом. Но не тот, что, возможно, был у меня когда-то; вдруг я понимаю, что с этим запахом ассоциируется наш первый особняк среди густого ельника, где мы не давали другу другу прохода, где мы ругались каждый божий день, и внезапно от воспоминаний веет спокойствием и уютом. Я вдыхаю глубже. Мое сердце бьется так, словно пытается вырваться из грудной клетки и сбежать.
Ник продолжает: – Вернее, хотел извиниться за то, как вел себя с тобой. Тогда, прежде. Выходит, ты единственная, кто был со мной честен с самого начала.
Я хмыкаю: – Даже говоря гадости о том, насколько ты был невыносим?
– Зато они были правдой.
Ник колеблется. Я тоже нервничаю, натягивая рукава кофты на ладони, от чего она сползает с плеча. Лавант медленно поднимает руку и касается оголившейся кожи. По шее разбегаются мурашки, и я резко вдыхаю.
– У тебя так много веснушек, – едва слышно произносит он.
Мы стоим настолько близко, что одно неловкое движение, и тела соприкоснутся. Но Ник ждет. Не приближаясь и не отодвигаясь ни на дюйм. И это расстояние вдоха между нами сводит с ума.
Как же хочется провести кончиками пальцев по его щеке, прикоснуться к самодовольному изгибу губ, хотя бы на одну секунду. С тех самых пор, как я прочитала его дневник, эта мысль не дает мне покоя, но больше всего меня пугает то, что от его близости тепло разливается по венам, словно расплавленный воск, до краев заполняя и согревая каждую клетку.
– Джесс сказал, что я похожа на яйцо в крапинку, – шепотом отвечаю я, старательно делая вид, что пересчитываю пуговицы на его черной рубашке, – а Шон предложил их свести.
Ладонь Ника опускается на мою талию. – Идиоты, – едва слышно произносит он, наклонятся и касается губами кожи между шеей и плечом.
Я выдыхаю, хватаясь за него, чтобы удержаться. Не на ногах, в этом мире.
В голове бьется пойманная в силки мысль, что одного этого слова достаточно, чтобы перестать дышать. Не зажившие на руках порезы от соприкосновения с тканью снова начинают ныть. Ник медленно отстраняется, глядя на рукав собсвенной рубашки. В месте, где была моя ладонь, расплываются несколько алых пятен.
– Я поищу аптечку, – говорит он и уходит, а я так и остаюсь стоять посреди комнаты, пытаясь собрать себя заново.
Зажав ранки пальцами, я опускаюсь обратно на диван, делая глубокий вдох. Шаги возвращаются. И только поднимаю глаза, улыбка на лице гаснет, потому что в комнату входит Джесс.
Он закрывает двери и присаживается напротив. Ровно туда же, где несколько минут назад сидел его брат. Молчание заполняет всю комнату, но я продолжаю ждать. В конце концов Джесс не выдерживает.
– Его к тебе тянет.
Эти слова звучат как поражение. В битве, в которой я не участвовала, но в кои-то веки одержала победу. Поборов прилив смущения, я отвечаю: – Знаю.
Джесс молчит. А потом вдруг произносит:
– Ты не сможешь сделать его счастливым.
Я тяжело вздыхаю. Снова он за свое.
– Почему ты не дашь мне шанс?
– Потому что у тебя не получится.
Джесс достает из кармана сложенную в несколько раз бумагу. По мелкой сетке изломов понятно, что лист был когда-то грубо вырван и беспорядочно скомкан.
– Прочти. Я нашел это в твоей квартире сразу после побега.
Я протягиваю руку и разворачиваю письмо. Это мой почерк.
Сердце холодеет.
Глава 15. Убивает правда