Фантом

Ник реагирует без эмоций.      – Если б убили, не писал, – заключает он, медленно откусывает кусок от сэндвича, собранного Кларой, и тщательно пережевывает. – Давно кстати его слышно не было. – Вскидывает запястье, чтобы посмотреть время. – Пять часов аж. – И заталкивает телефон в карман так ничего не ответив. Вот и вся братская любовь.

А потом, скомкав бумажную упаковку, точным броском отправляет ее в урну и, накинув капюшон, приваливается к стене.      Я встаю сбоку.

Сейчас раннее утро, и на вокзале немноголюдно. Те, кто прибыл автобусом, уже разъехались. Джесс, Шон и Рейвен опаздывают, так что мы смешиваемся с оставшимися пассажирами, чтобы не привлекать внимание. Арт уходит купить воды, но задерживается у газетной стойки, где пара туристов из Азии просит их сфотографировать. На них кепки и куртки с флагом туманного Альбиона. И кажется, Кавано даже рад проявить дружелюбие. Спустя минуту туристов становится в три раза больше. Артур смеется, похлопывая их по плечам. Ребята жмутся другу к дружке, чтобы влезть в кадр. Дружно делают пальцами галочку и в унисон выкрикивают что-то по-японски.

Утреннее солнце сквозь длинные узкие окна заполняет зал ожидания, по дюймам отвоевывая у темноты территорию. Скользит сначала по полу, потом по стенам, а дальше и по волосам и коже пассажиров, заставляя и Ника сдвинуться, чтобы в глаза не светило.      Теперь мы почти рядом. Я опускаю взгляд, разглядывая пол, выложенный красной и зеленой плиткой.

– Как твое Эхо? Не мешает? – небрежный вопрос, заданный вроде бы случайно, мимоходом, но на деле с точным расчетом.

«Только не сейчас, – мысленно взмаливаюсь я. – Зачем ты делаешь это? Зачем ты делаешь это?»      Ник издевается, я знаю. Это стратегия такая. Попробуй сказать человеку, чтоб он не думал о розовых слонах, о чем он начнет первым делом думать? Именно о них.      Эхо себя ждать не заставляет, как по команде вспыхивает в голове.      Я сжимаю виски пальцами.

– Боже, какая же ты громкая, – тут же отзывается Ник. Его голос, несмотря на явную усмешку, на удивление хрипит.

Объявляют посадку на автобус до Лондона. Зал понемногу пустеет.      Я повторяю словно мантру: «В моей голове также пусто и легко», но когда волнуешься, удержать поток Эхо в разуме все равно, что пытаться сохранить воду в треснутом кувшине. Как ни старайся, все равно утекает.

– Признайся, ты это сделал специально? – ругаюсь я, отгоняя, как назойливых мух, стучащие в двери и окна разума образы.

– Разумеется, – прямо так, в лоб, отвечает Ник, с абсолютно беспечным видом наблюдая за Артуром, нашедшим себе развлечение по душе. Туристы из Японии под его командой пытаются изобразить слово «Любовь».

– Закрывайся.

– Я не могу.

– Что значит «не могу»? – Спокойствие сменяется раздражением. – Ты совсем не слушала, когда я объяснял?

– Я слушала, но это сложнее на людях, как будто сам не знаешь. У меня не получается.

Ник снова переводит взгляд на друга.      – Тогда завяжи глаза и ходи слепой до самого дома. Раз не делаешь, как говорю.

– Да иди ты к черту!      Я не выдерживаю и отворачиваюсь. Но глаза все-таки закрываю, переламывая хребет собственному самолюбию, потому что как бы не было обидно, общая безопасность дороже уязвленной гордости.

– У нас какой уговор был? – не унимается Ник. Его голос шершавый, как галька, и он прочищает горло, откашливаясь в кулак. – Я учу тебя контролировать мысли, ты меня во всем слушаешь, – повторяет он.

Я демонстративно молчу, задрав подбородок и выпрямив спину. Только это не показатель превосходства, скорее защитная реакция.

Ник продолжает:      – Легко собраться, когда знаешь наверняка, что никто не услышит. Другое дело, если вокруг опасность или толпа людей, среди которых может скрываться враг. Волнение подстегивает Эхо, и в этот момент его надо уметь ото всех прятать. Повернись, когда я с тобой разговариваю!

Но я не двигаюсь с места, как будто приклеилась плечом к вокзальной стене. Ненавижу собственную беспомощность. Теперь вместе с Эхом приходится гасить еще и разгорающееся раздражение.      – Знала бы, что так будет, никогда не обратилась бы к тебе за помощью.

Ник отвечает резко:      – Жаль, что так.

Я едва сдерживаю усмешку:      – Серьезно? У нас за спиной два десятка обученных солдат, которые так и ждут, пока кто-то совершит ошибку. И отец, которому сам черт не товарищ. Я с самого первого дня из кожи вон лезу, чтобы хоть как-то соответствовать вашему уровню, но уже так устала слышать о своей никчемности, что готова послать каждого, кто еще хоть раз укажет на нее. Так что единственное, что сейчас останавливает меня от того, чтобы хорошенько тебе вмазать, – понимание, если в радиусе километра возникнет кто-то из Коракса, вспышку гнева моментально заметят. И тогда нас просто перестреляют. Только тебе, кажется, плевать, потому что все, что ты можешь сказать по этому поводу, что тебе жаль.

Судя по звуку, Ник отталкивается от стены и подходит ближе. Я вспыхиваю. То ли от злости, то ли от тяжелой ладони, которую он опускает на пояс и разворачивает к себе, чтобы мы оказались напротив.