Фантом

Взгляд отрывается от стройного ряда печатных букв. В моих руках, где только что покоилась книга, возникает край газеты Таймс, словно кто-то резко включил телевизор, заставляя смотреть. Почти не давая права выбора переключить канал.

Эхо. 

За последние сутки я настолько привыкла к постоянному присутствию Ника, что перестала замечать тот момент, когда его мысли вторгаются в мои, распахивая дверь, словно у себя дома. В чужой голове, как и в жизни, он никогда не церемонится.      На желтоватой бумаге мелким убористым почерком буква за буквой появляется строчка: «Какую же занудную книгу ты читаешь».

Я специально закатываю глаза наверх, где под потолком автобуса из порванной багажной сетки свисает край моего пальто. Рядом аккуратно свернут шарф Ника. Как будто он рядом. Хотя сидит впереди салона.

«По одиночке мы привлечем меньше внимания», – его слова. Может, мне показалось, но перед тем, как разойтись каждый на свое место, его ладонь на миг задержалась на моем локте. Пусть этот жест был слишком грубым, чтобы сойти за ласку, скорее дружественное объятие или беспокойство, но раньше такого не случалось.

«Не закатывай», – вторит очередная чернильная строчка ниже. Я вижу, как Ник переворачивает лист, чтобы найти пустое место и, подложив под газету колено, пририсовывает крошечную морковку. Не в силах сдержать улыбку, я захлопываю книгу и приподнимаюсь с мягкого сидения.

Обратный путь занимает больше времени – машину пришлось оставить недалеко от порта, но так путешествовать мне нравится даже больше. Лишь пару мест в салоне освещают крохотные лампочки. Остальные пассажиры спят. За окном ночь.

Ник сидит через пару рядов, наискосок. Если немного привстать, можно увидеть, как отложив газету и отодвинув шторку, он вглядывается в темноту, перемежающуюся мельканием машин на соседних полосах.      Короткие ресницы роняют на его лицо тени, похожие на щеточки.

Проследив линию носа, я останавливаю взгляд на самом его кончике, позволяя парню увидеть, а потом достаю блокнот и пишу: «Вот именно его совать в чужие дела не следует. В книги тоже».

Щелкнув ручкой, Ник что-то отвечает и только когда убирает руку, я могу прочитать полностью:      «Разве книги не должны быть правдивыми? А иначе зачем это все? Пустые размышления о том, чего не может быть?»

«Это «Эффект бабочки». Фантастика…»

«Да знаю я… Если отправиться в прошлое и нечаянно придавить какую-нибудь бабочку, то будущее может сложиться совсем по-другому», – набрасывает Ник.

«О том и речь».

«Но разве это меняет суть правды?»

Я задумываюсь над его словами. Вдруг отчаянно тянет эту фразу записать. Как будто эмоции, переполнив душевную чашу, просят выпустить их наружу. Пару раз пощелкав ручкой, я вывожу заголовок:      «Эхо и правда, которую придется забыть…»

Рука замирает.

Я вглядываюсь в пустоту разлинованной страницы, размышляя о том, что иногда самая невероятная фантастика может не просто стать явью, но и полностью изменить жизнь.

Взять хотя бы нас. То, что совершил отец, ужасно. Подло и низко. Но нет худа без добра. Теперь я не просто знаю, что такое Эхо. Ощущаю его каждой клеткой тела. Голос, мысли, душу, которую Ник на время помещает внутрь меня, заставляя смотреть на происходящее его глазами. Подмечать детали, на которые я никогда бы не обратила внимания.

Иногда это человеческие лица, номера машин, названия улиц, в иной раз – игра света в окнах домов, золотистые блики, скачущие на черепице крыш. Разница лишь в том, что Ник называет это наблюдением за местностью, а я – за красотой.

Позади шевелится Артур, упираясь в мое сидение длинными коленями. Могу поклясться, тоже не спит. Закрыв глаза и откинув голову на подголовник, слушает музыку, подрыгивая в такт ногой.

«Фрагменты воспоминаний, обрывки правды…» – вывожу я на первой странице блокнота, пытаясь дословно воспроизвести те чувства, с которых началась моя новая жизнь. Потом несколько раз перечеркиваю и пишу сверху «Осколки», понимая, именно это слово кристально чисто выражает смысл.

Острые, ранящие, как мы с Ником в самом начале пути.

Я улыбаюсь, вспоминая, как уже с первой встречи готова была забросать его упреками, претензиями и вопросами. Забавно то, как по мере знакомства менялась их суть.

Как тебя вообще можно вынести? А терпеть рядом?

Что ты замыслил? Наверняка что-то недоброе.

Почему скрываешь правду? Все слова твои ложь.

Как ты мог предать нас?

Как ты мог? 

Почему ушел и не стал бороться?

Все ли с тобой в порядке?

А в порядке ли я?

Помнишь ли ты обо мне?

Потому что я начинаю вспоминать... 

Я хоть раз тебе снилась?

Ведь ты снишься мне каждую ночь... 

Ты скучаешь?

Потому что я скучаю…

Теперь я ощущаю себя тихим наблюдателем. Боясь спугнуть его откровенность. Мир буквально за сутки развернулся на сто восемьдесят градусов. Ник жаждет общения. Пусть и не совсем в человеческом виде. Это непривычно и странно одновременно, потому что не укладывается в привычные рамки его холодного характера.

И я задаю себе последний вопрос: может, для нас еще не все потеряно?