Фантом

– В мире или в лаборатории? – саркастично уточнила я, ведь он знал, для меня эти понятия равноценны. – Из коридоров все также несет хлоркой и лимонами, пациенты по большей части живы, персонал по большей части недоволен. Зарплатой, естественно. Все как обычно.

Хейз улыбнулся уголками губ и, пару раз махнув в воздухе пальцами, приказал слезть с его стола, на котором я сидела со скрещенными ногами, чего нельзя делать по понятным причинам. Субординация. Кое-кто вечно боялся, что поползут слухи, но я не верила в эти глупости. Всем здесь глубоко друг на друга плевать. При посторонних я обращалась к нему исключительно по фамилии, никак не выдавая нашей дружбы. Хотя, может, люди и замечали, что я могла спрашивать что-угодно, заранее зная – он ответит, но виду не подавали.

– Завтра в моей школе выпускной. – Я опустила взгляд на буклет из итальянского ресторана, с которого улыбалась золотоволосая синьорина, а ее фартук, сшитый из национального флага, едва прикрывал задницу. В пустом углу, не занятом расчетами и формулами, написанными прям поверх рекламы, красовалось трижды обведенное в кружок «Столик на 19:30».

– Поэтому ты грустишь? Из-за выпускного? – спросил он.

Я хмыкнула:      – Еще чего.

Единственное, что может вогнать меня в уныние, так это очередная его подружка. Иногда я думаю, что если Хейз уйдет, у меня вообще никого не останется. И тогда я точно сдамся, выкинув белый флаг. Один в поле не воин. Хотя отец обычно говорит: «Воин! Надо просто уметь воевать правильно!» Скорее всего, до конца не понимает, что такое настоящее одиночество.

Я добавила, пародируя голос, которым озвучивают трейлеры для фильмов:      – Расфуфыренные выпускники, на каждом из которых наряд не меньше чем за семь сотен, в последний раз соберутся вместе, чтобы проставить галочки в собственном аттестате зрелости: стать лучшей парой вечера, набраться, станцевать пару медляков, периодически зажимаясь по углам, а потом – финальное крещендо – лишиться девственности. По мне разве не видно, только об этом и мечтаю.

Вальтер рассмеялся. Его очки чуть приподнялись на переносице, потому что, искренне улыбаясь, он всегда морщил нос. Как много мелочей я оказывается о нем знала. Не то, чтобы нарочно присматривалась. Просто привычка. Когда половину жизни провел за стеклом, наблюдая, замечать детали становится второй натурой.

– Идиоты они, – подвела я итог.

– Не стоит так смело вешать на людей ярлыки, – ответил Хейз. – Школа не так уж плоха. Поверь мне.

– Здесь все равно лучше. Где ещё можно наблюдать, как зашивают селезенку с расстояния в пару метров? Это тебе не лягушек препарировать.

И тут зазвонил телефон. Доктор требовательно протянул руку.

– Уходишь к ней? – спросила я, возвращая трубку. Мне не хотелось смотреть ему в лицо, и я опустила взгляд. Златовласая на буклете продолжала ухмыляться, так что я перевернула ее, ткнув неестественно белозубой улыбкой прямиком в столешницу.

– Послушай, Рейвен…

Но я не хотела слушать. Пусть Хейз и годился мне в отцы, но был моим лучшим другом в Лаборатории. Первым, кто узнал, что у меня начались месячные; кто усадил за руль, пусть наши уроки и не выходили за рамки комплекса; кто доставал мне редкие книги и таскал шоколадки. Его присутствие давало стимул не ныть, не сдаваться и не жаловаться на мирскую несправедливость. Я ведь жива благодаря ему. Этого уже немало. Но в тот раз мне было что сказать.      – Твою иммунную систему поразил вирус по имени Лина, – перебила я. – Как раз сейчас ты находишься в стадии обострения, что только подтверждают выраженные изменения в гомеостазе. Радостное возбуждение, повышенный ритм сердца, небось серотонин пошел активно выбрасываться в кровь. Твоя реакция – всего лишь гормоны. Разве я не права? Не этому ты меня учил?

Он тяжело вздохнул, запустив руку в волосы. Виски стали совсем седыми, но ему шло только больше.

– Ты выучила правильно, но жизнь, она, понимаешь, другая. Не стоит все, что написано в учебниках по биологии, принимать за единственную истину. Чувства сложнее, и не всегда их можно описать только гормональными всплесками.

– Через пару месяцев вы заглохните, как старый форд, что водит наш уборщик. Финиш – третья база. Гормоны снижаются, должна формироваться привязанность, но мы-то с тобой знаем, твоя дама не выдержит конкуренции с Кораксом. Никто не выдерживает! И всегда будем только мы трое. Ты, я и лаборатория.

– Рейвен, хватит! – Он накинул плащ и бросил напоследок: – Зачем я оправдываюсь? В конце концов тебе всего семнадцать. Тебе не понять.

– Что именно я не понимаю?      То, что я собиралась сделать, – не больше не меньше, чем эмоциональный шантаж. Но этот прием всегда действовал, и я не могла им не воспользоваться. Снова.      – Ты хотел сказать, мне никогда не понять, что такое настоящие чувства? Бедная, бедная Рейвен! Как же так случилось? Может, потому что она заперта, как подопытный кролик в клетке? А может, потому что общается с пробирками чаще, чем со сверстниками? Вопрос на миллион! Сам ответ выбери.