Фантастическое путешествие II

— Как сказал бы мой отец-старик, «если тебе нечего терять, рискуй, не задумывайся». — Его голос окреп: — Спасибо тебе, маленькая Софья. Моя жизнь теперь принадлежит тебе. Я отдам ее по одному твоему слову. Больше того, я женюсь на тебе, если ты не против.

— Ты — настоящий рыцарь, — улыбнулась Калныня, — но об этом я тебя не попрошу. А вот моя жизнь... в случае необходимости этого будет вполне достаточно.

Баранова, полностью успокоившись, сказала:

— Я обязательно опишу это в отчете. Твой ум и быстрота реакции спасли нас всех.

Моррисон все еще не мог произнести ни слова. Все, что он мог сделать, это взять ее руку, поднести к губам и поцеловать. Затем, решительно откашлявшись, сказал с огромной нежностью:

— Спасибо, Софья...

Она смутилась, но не сразу убрала руку.

— Могло и не получиться. Я не думала, что это возможно.

— Если бы не получилось, мы бы здесь не сидели,— сказал Дежнев.

За все это время только Конев не произнес ни слова, и Моррисон повернулся к нему. Конев, как и всегда, сидел очень прямо, отвернувшись от них. Внезапно окрепшим голосом и с гневом Моррисон спросил:

— Что ты скажешь, Юрий?

Конев бросил на него взгляд через плечо и ответил:

— Ничего.

— Ничего?!

— Софья спасла экспедицию. Она исполнила свою работу.

— Свою работу? Это больше, чем ее работа! — Моррисон резко наклонился и схватил Конева за плечо. — Она спасла всех нас. Если ты все еще жив, то только благодаря ей. По крайней мере, ты бы мог ей сказать спасибо.

— Я буду делать то, что считаю нужным,— ответил Конев, резко дернув плечом и освободившись от руки Моррисона. Но тот потянулся к его горлу:

— Ты жалкий эгоист, варвар, — прохрипел он. — Ведь ты же любишь ее, но не скажешь ни одного доброго слова, подонок!

Конев вырвался, и они неловко схватились, пытаясь достать друг друга кулаками. Им мешали пристегнутые ремни и невесомость.

— Не бей его! — закричала Калныня.

«Он не ударит меня», — подумал Моррисон, пыхтя. Последний раз он дрался лет в шестнадцать, и его смущало чувство, что он нисколько не прибавил с тех пор.

Внезапно прозвучал резкий голос Барановой:

— Прекратите! Оба! — Они остановились. Баранова продолжала: — Альберт, вы здесь не для того, чтобы учить мордобою. А тебе, Юрий, не нужно стараться, чтобы выглядеть грубияном. У тебя это легко и так получается. Если ты не желаешь признать...

С заметным усилием Софья произнесла:

— Я не прошу ничьей благодарности, ничьей.

— Благодарности?! — с гневом воскликнул Конев. — Перед тем, как началась деминимизация, я пытался заставить этого труса-американца поблагодарить нас за его спасение. Мне не нужны были его слова. Здесь не танцевальный зал. Нечего приседать и кланяться. Я хотел, чтобы он делом доказал свою благодарность. Но он отказался. Так почему меня будут учить, как и когда говорить спасибо?

Моррисон ответил:

— Я уже сказал, что не сделаю этого, и повторяю это сейчас.

Вмешался Дежнев:

— Мы ведем пустой разговор. Мы расходуем энергию, словно водку на свадьбе. Из-за поисков и деминимизации у нас осталось ее только на проведение контролируемой деминимизации. Мы должны выбираться отсюда.

Конев ответил:

— Чтобы провести там пару минут, не нужно много энергии. После этого можно уходить.

Конев и Моррисон с враждебностью уставились друг на друга, и тут Дежнев произнес совершенно безжизненным голосом:

— Мой старый бедный отец говаривал: «Самая страшная фраза в русском языке “Это странно”».

Конев сердито набросился на него:

— Заткнись, Аркадий.

Дежнев тихо ответил:

— Я упомянул это только потому, что теперь пора сказать: «Это странно».

74.

Баранова отбросила черные волосы со лба (слегка устало, подумал Моррисон и заметил, что волосы влажные). Она спросила:

— Что странно, Аркадий? Давай не будем играть в игры.

— Скорость молекулярного движения уменьшается.

После непродолжительной паузы Баранова спросила:

— С чего ты взял?

Дежнев тяжело произнес:

— Наташа дорогая, если бы ты сидела на моем месте, ты бы знала, что существуют волокна, пересекающие клетку...

— Цитоскелетон, — вставил Моррисон.

— Спасибо, Альберт, мой дорогой, — продолжил Дежнев с изящным взмахом руки. Мой отец любил говорить: «Гораздо важнее знать сущность, чем название». Итак, то, что как-то там называешь, не задерживает ни внутриклеточный поток, ни корабль, но я вижу, как оно вспыхивает позади. Так вот, оно вспыхивает все реже и реже. Так как волокна не двигаются, значит, мы замедляем ход. Раз я не делаю ничего, чтобы замедлить корабль, выходит, что внутриклеточный поток останавливается. Это называется логика, Альберт, в этом отношении меня учить не надо.

Калныня, потрясенная, сказала тихим голосом:

— Я думаю, мы повредили клетку.

Моррисон заметил:

— Одной клеткой больше, одной меньше, это не причинит вреда Шапирову, особенно в его состоянии. Я не удивлюсь, если клетка погибнет. В конце концов, корабль мчался за мной на огромной скорости, вибрация была очень сильной, это могло повредить клетку.

Конев нахмурился:

— Это сумасшествие. Мы же размером с молекулу! Неужели вы считаете, что мы чем-то могли повредить клетку?